Шрифт:
Ничего не знаю.
Только то, что именно сейчас, именно в этот момент, больше всего на свете я хочу оказаться рядом со своим мужчиной. Мужем. Самое мое сокровенное желание — вообще никогда больше с ним не расставаться.
Невеселые мысли приносят беспокойный, поверхностный сон, который прерывается тем, что я будто бы оказываюсь в невесомости.
Открыв веки, издаю животной, наполненный болью стон, потому что Адриан, накрепко сцепив зубы, несет меня на первый этаж. При этом шумно дышит.
— Нельзя ведь тяжести, — слышится обеспокоенный голос Наталии.
Вспоминаю про всё, что случилось за этот вечер. На секунду прижимаюсь к теплой шее с запахом процедурного кабинета из детства.
— Отпусти, — прошу его. — И правда, тебе нельзя. Рука.
Андрей с неохотой отпускает меня на пол и осматривает сверху.
— Поехали домой, Вера, — произносит хрипло, извлекая из кармана брюк торчащую туфлю, которую я оставила там, у ресторана.
То, что он носил её все это время: пока был в больнице и пока его допрашивали в полиции, вдруг умиляет меня до одинокого протяжного всхлипа.
— Д-да… — отвечаю слабо. — П-поедем… домой.
Многократно киваю, едва сдерживая слезы и осматриваю его правое плечо с ровно разрезанным сверху рукавом, заляпанным грязью и кровью. Выглядит жутко.
Размещаемся на заднем сидении такси, и я наконец-то выдыхаю с облегчением.
— Как Феликс оказался здесь, в Афинах? — спрашиваю, не сводя глаз с хмурого профиля мужа.
— Так же как и мы. Приехал из Солоник.
— Ты его опасался все это время?
Андрей неопределенно кивает.
— Мне показалось… Умаров не совсем здоров, — задумчиво произношу.
— Так и есть. Его отец в прошлом году рассказывал мне о склонности Феликса к азартным играм и экстремальным видам спорта. Словно не хватало адреналина, маниакально пытался его компенсировать. С годами эта особенность приобрела хронический характер, все больше проявлялась жестокость, даже кровожадность. В тот день, когда вы отправились кататься на снегоходе по озеру, Феликс прекрасно знал, что лед для таких забав не предназначен. Умаров старший принес мне свои извинения и поделился тем, как по факту обстоят дела.
— У них ведь были непростые отношения? — вспоминаю нашу поездку к Умаровым.
— Более чем. Камиль хотел лишить его наследства, но не успел…
— Так…
Меня вдруг озаряет мысль, от которой сердце начинает биться сильнее, а в груди давит.
Адриан утвердительно кивает и покровительски накрывает мои ладони.
— Перед самым нашим отъездом в Грецию Прохоров признался: место проведения сделки он знал ещё до того, как ему позвонил твой оператор, Вера. Правда, попросил это не афишировать.
— Боже, — закрыв рот рукой, отворачиваюсь к окну.
Я, конечно, буду до конца жизни корить себя за слова, сказанные на эмоциях Шурику, но облегчение, которое я испытываю сейчас, пожалуй, ни с чем не сравнится. Оно хоть чуть-чуть позволяет мне снять с себя противное чувство вины и отряхнуться.
Автомобиль сворачивает к дому, и я вглядываюсь в темные окна, ощущая неведомую щекотку в сердце. Будто это и правда — мой дом…
— Ты окончательно отказался от прииска в пользу Прохорова? — спрашиваю, когда мы выходим из такси и направляемся к воротам.
— Да.
С легкостью удерживает калитку и пропускает меня. С сожалением качаю головой и обнимаю его здоровую руку.
— Но ведь это была твоя мечта, Андрей? — спрашиваю непонимающе.
— Будет новая.
Изумленно смотрю, как он открывает дверь в дом и включает свет в прихожей. Щурюсь от его яркости, скидывая обувь.
— Новая мечта?
— Ага, — весело отвечает Макрис.
— Но…
Сцепив наши ладони, он тянет меня наверх, при этом не забывая философствовать:
— Жизнь будет счастливой только тогда, когда ты управляешь мечтами, а не мечты — тобой.
Пока мы поднимаемся в спальню, я разглядываю широкие плечи своего мужа и миллиметр за миллиметром перемалываю сказанную им истину.
Была ли я счастливой, когда жила одной целью — стоять в так называемом «ТОПе»? Принесло ли это мне радость?
Нет, конечно.
И правда, ведь гораздо приятнее управлять мечтами. Сегодня я хочу быть хорошей женой, завтра — заботливой матерью, а, возможно, через несколько лет снова захочу свой законный «прайм-тайм»?