– Все в порядке, сынок? На часах за полночь.

– Да, – откашливаюсь. – Простите, Сэм. Я… не подумал.

– Ничего. Совру, если скажу, что ты меня не разбудил. Но я совсем не возражаю. Что случилось?

Я вскидываю голову к небу, зажмурившись и пытаясь не дать волю слезам. Ведь какой-то придурок решил, что мужчины не плачут. Набираю полные легкие воздуха, выдыхаю и повторяю вновь. И так несколько раз, пока не нахожу наконец силы произнести:

– Я целовал другую.

Мне просто нужно было сказать ему об этом.

Мне просто нужно, чтобы он сейчас разочаровался во мне.

Мне просто нужно его позволение. Позволение утопиться к чертям в этом бассейне.

Сэм – единственная причина, по которой я еще не сдох. Ведь я пообещал ему, что буду жить, несмотря на то, что его дочери больше нет с нами. Он, можно сказать, в свое время заменил мне родного отца. Всегда был добр ко мне и давал советы. А я… Я даже не смог уберечь его дочь.

Только представьте, какое у человека огромное сердце, раз он не прикончил меня собственными руками, а лишь попросил жить во имя Лизы. Хотя, если поразмыслить, то последние три года я живу в муках. И возможно, Сэм все-таки не так уж добр, как мне казалось.

Просто дать мне умереть – слишком легкий способ наказания за то, что я позволил Лизе погибнуть. А вот жить и хотеть сдохнуть, каждое утро чувствовать, как ты гниешь, а твое сердце превращается в кусок дерьма…

Да, лучшего способа наказать меня и не найти.

– Хорошо, – ровным голосом произносит Сэм, и мои брови улетают к небу.

– В каком смысле «хорошо»? – в недоумении интересуюсь я.

– Сынок, прошло уже три года.

– Всего три года, – перебиваю его, специально сделав акцент на слове «всего». – Сэм…

– Нет, Эштон. Если ты думал, что я сейчас буду тебя осуждать, то ты плохо меня знаешь. И вот это обидно. А то, что ты нашел девушку, которую тебе захотелось поцеловать, – это… правильно.

– Сэм, я женат на вашей дочери.

– Моя дочь мертва, ваш брак аннулирован.

От слова «мертва» мне приходится вновь зажмуриться и начать коротко и часто дышать.

– Эштон, ты три года не прикасался к женщинам. А тебе всего двадцать семь. У тебя вся жизнь впереди.

– Это не так, – протестую сквозь зубы.

– Нет, это так.

– Три года – слишком маленький срок.

– А какой не маленький? Существует какой-то определенный временной промежуток, по истечении которого тебе будет дозволено снова полюбить? Будильник сработает или как ты узнаешь об этом?

Я устало выдыхаю, уже жалея, что позвонил ему.

– Сэм, вы не понимаете.

– Я все понимаю, – обрывает меня он на полуслове. – Я тоже потерял жену. Много, очень много лет назад. Были ли у меня женщины за это время? Не уверен, что ты действительно хочешь знать подробности моей сексуальной жизни, но они были, Эштон. Я не святой. Другое дело, что я никем не заменил Бриттани в своем сердце, ведь всего себя отдавал нашей дочери. Хотелось бы мне сейчас разделить старость с кем-либо? Невероятно. Но мне шестьдесят два, сынок. Я старый лысый маразматик, на которого уже не заглядываются красотки. Даже те, которым за шестьдесят.

С моих губ срывается смешок, и Сэм тоже смеется в трубку.

– Послушай, наше сердце… Оно огромное. Стоит впустить в него кого-то, и ты сможешь убедиться в том, что там хватит места на всех. На любимую женщину, на детей, которые, я надеюсь, когда-нибудь у тебя появятся, на внуков. И это совсем не означает, что для того, чтобы открыть им сердце, нужно будет выбросить оттуда любовь к Лизе. Нет. Любовь безгранична, Эштон. Если сейчас твое сердце бьется чаще при виде какой-то девушки, то борись за нее. Позволь себе полюбить вновь. Когда твое сердце будет наполнено любовью, в нем просто не останется места для ненависти к миру и самому себе.

Делаю глубокий вдох, каждой клеточкой тела ощущая внутреннюю борьбу с самим собой.

– Расскажи мне об этой девушке, – просит Сэм, выбивая из легких воздух.

– Она… – Я тяжело сглатываю и шепчу: – Она прекрасна.

– Хорошее начало. – По голосу понимаю, что он улыбается, и уголки моих губ тоже дергаются.

Я рассказываю ему обо всем, что происходило последние несколько недель. О нашем знакомстве. И о том, что почувствовал, когда обнимал ее в своей постели.

Постепенно ненависть к себе отступает, и к концу нашего телефонного разговора я чувствую какое-то облегчение.

Поблагодарив Сэма за разговор, я сбрасываю вызов и еще несколько минут тупо гляжу перед собой. В бирюзовой прозрачной воде бассейна, подсвеченного по периметру ярким светом, отражается контур луны. Это так меня завораживает, что некоторое время я не двигаюсь, а затем просто поднимаюсь с кресла и, сняв брюки вместе с боксерами, прыгаю в воду. Подплываю к другому бортику и завороженно наблюдаю за спокойной гладью залива. Увлеченный собственными мыслями, не замечаю, как в дверях появляется Хлоя.