Какую угодно птицу ожидала она увидеть, но только не его. Догода не был птицей. Он был змеем. Большим золотым змеем с широкими крыльями, будто бы бархатом обтянутыми, гордой головой, украшенной шипастыми отростками, словно короной. Глаза его серо-голубые, да только с узким зрачком вертикальным, смотрели задорно и хитро, а сильный хвост лениво ходил из стороны в сторону.

— Аспид! Янтарный! — восторженно взвизгнула Лёля и бросилась обнимать длинную шею.

В таком виде она Догоды не стеснялась. Не видя его смущающего лица, рослой фигуры, она смело прижималась к упругой чешуйчатой груди, слышала внутри клокотание и довольно урчание. Как чёрный аспид был уродлив и неказист, так этот аспид прекрасный точно со страниц сказок сошёл. Когда-то она готова была все деньги заработанные за кусочек янтаря выложить, а теперь у неё свой янтарный змей был, своё личное солнце.

Аспид затопал лапами и взмахом головы указал на свою спину. Видно, очень уж ему не терпелось крылья размять, высоту позабытую ощутить. Лёля себя долго ждать не заставила. На хвост широкий наступила, на спину змею вскарабкалась и ухватилась за основания крыльев. Крупнее братьев своих птичьих в этом обличие Догода был, из-за чего не видела Лёля, что рядом происходит. Но она и не хотела смотреть. Если с Варьялом полёт был как сон на пуховой перине, то с Догодой она точно на печи растопленной лежала, тёплой, твёрдой, но уютной. Уютной, как терем родной.

***

— Красиво здесь, — восхищённо выдохнул Догода.

Лёля угукнула, уткнувшись подбородком в колени. Они вдвоём сидели на траве, разглядывая Березину с высоты небольшого обрыва. По здешним меркам уже наступила ночь, что не слишком от дня отличалось, но звёзд оранжевых поубавилось, а Лёля всё усмирить сердце не могла, понимая, что она в этой полутьме наедине с парнем, в которого влюбилась. И она ведать не ведала, как поступить ей с этой любовью. А сейчас, когда она настоящую силу Догоды узнала, истинную красоту его души увидела, и того хуже ей стало. Будто иголок сотню на землю бросили, а её сверху усадили.

— Как думаешь, когда вернуться нам можно? — спросила она. На самом деле возвращаться к Похвисту и Ульяне ей не хотелось, но и как с Догодой себя вести, Лёля понятия не имела. Страшно ей было дурочкой несмышлёной перед ним предстать, а ведь она, воспитанная в Прави, такой и была. Глупой и наивной.

— Хм... — Догода закусил губы. — Давай отдохнём немного и обратно полетим. Наверное, отвык я от полётов. Утомился, хоть и не должен был.

— Это всё Навь. Ульяна тоже не может здесь водой управлять, не слушается она её. Вдруг и воздух в Нави такой же строптивый и неживой? Ведь ни ветерка нет... — Лёля заметила, как на миг исказилось лицо Догоды, когда она подругу упомянула. — Тебе Ульяна не нравится?

—Не то чтобы не нравится... Мне не нравится, какой Похвист рядом с ней...

— Такой же ты, как братья твои. Они её тоже нечистью обзывали, говорили, что недостойна она Похвиста, — Лёля расстроенно отвернулась.

— Нет, об этом я даже не думал... Не потому она мне не нравится, что нечисть... Она живая, а это плохо. Для Похвиста плохо, конечно же.

— А, ты про это... Я понимаю. Но они так любят друг друга... Может, лучше по-настоящему любить, пусть и недолго, чем вечность провести, подобием любви довольствуясь?

— И правда... Когда ты мудрой такой стала? — Догода взглянул на неё с улыбкой на губах.

— Так я сколько уже с ними хожу, — со смешком ответила Лёля. — Поневоле задумаешься.

— А я всегда знал, что на тебе женюсь и мы жить будем столько, сколько этот мир просуществует. — Догода изменился в лице и сбивчиво возразил: — Я снова сказал не то, что собирался. Род Великий, да что же такое! Я всего-то объяснить хотел, как хорошо, когда можно вечность разделить с кем-то родным. Хотя... Ну, теперь ты знаешь, — он безрадостно опустил глаза в землю. — Я для того сюда и пришел, чтобы спасителем твоим сделаться, а затем Сварога обручить нас просить.

Лёля уткнулась лбом в подобранные колени, отказываясь смотреть куда-либо, кроме как в темноту. Её щёки и уши пылали, а внутри всё ликовало. Оказывается, Кощей не единственным женихом её мог бы оказаться! А уж к этому жениху, к Догоде, она бы из горницы сама выбежала, никакая свита отцовских богатырей её не удержала бы.

— Раз уж ты правду сказал, я тебе тоже откровенностью отвечу, — глухо проронила она, не поднимая головы. — Чтобы меня уберечь, батюшка все мои воспоминания о Скипер-змее отобрал... и о тебе. Я совсем тебя не помню. Это ты меня знаешь давно, а я тебя в пещере впервые встретила.

Догода заговорил не сразу.

— А разве можно так? — Голос Догоды звучал таким подавленным, что Лёля пересилила себя и посмотрела на него, вопреки смущению. — Разве можно вот так просто у человека жизнь его отбирать?

— Нельзя. — Лёля вздохнула. Ей больно стало видеть Догоду настолько огорчённым. Она несмело погладила его по плечу, отметив про себя, какое оно широкое и крепкое по сравнению с её собственным. — Я отчасти из-за этого из дома бежала. Не простила батюшке поступок сей. Но не думай, что раз я тебя ребёнком не помню, ты теперь мне чужой. Я... Ты... Ты мне Похвиста дороже. Нет, я его тоже люблю, но тебя...