Я выкинула его из головы, и внимательно посмотрела на негра. Тот улыбнулся во все зубы, и у меня мелькнула искра узнавания. Скала? Здесь? Он жив!

— Миа, я рад тебя видеть! Что ты здесь забыла? — басом поинтересовался он, и я поняла, что музыка стала гораздо тише.

— Могу спросить тебя о том же. Как тебя занесло… сюда?

Я всматривалась в знакомые черты. Н-да, и куда делся тот полный черный мальчишка, что защищал меня от других беспризорников? Такие стальные мышцы, какие были у этого Скалы, тому ребенку и не снились. Видно было, что он тренируется каждый день.

— Очень просто: здесь не ловят беглых. На нас плевать, а это высшая форма интереса, которую я могу к себе привлекать. Так что случилось? Вряд ли Роуз притащила бы тебя сюда, не будь тебе нужна помощь?

— Ты ее знаешь? — моему удивлению не было предела.

— Я отбил ее, когда ее пытались трахнуть против воли и ограбить. Я идиот, я никогда не мог пройти мимо мелочи в беде, ты же знаешь. С тех пор она иногда бегает к нам, прячется от ублюдка-мужа. Так что случилось?

Я посмотрела по сторонам, прикидывая, сколько людей слушают этот разговор или пытаются его слушать. И вздохнула.

— Я расскажу, но наедине, хорошо?

Он серьезно кивнул, отчего на переносице собралась складочка. Я обратила внимание, что нос ему со времен нашего знакомства успели еще пару раз сломать, и вздохнула. Скала — не меняется. Но я думала, что он мертв, а он удрал… аж сюда. Это грело душу.

Он хлопнул в ладони, и появилась сухонькая черная женщина, причем пожилая. Она дала ему какие-то ключи, и он взял меня за руку. Я спокойно шла за старым другом. Если бы он хотел причинить мне вред — я уже была бы мертва, так что бояться было решительно нечего. Он провел меня за барную стойку, довольно замызганную, кстати, и там впустил впереди себя в помещение, казавшееся подсобкой.

Но за ним оказался коридор с некрашенными стенами и несколькими покосившимися дверьми грязно-белого цвета. Одна из них, третья слева, была заперта. Он отпер дверь, и мы вошли в еще одно помещение, совсем небольшое, но там был тумбочка, сейф, встроенный в противоположную от двери стену, и два изрядно потрепанных коричневых кожаных дивана.

— Скажу по правде, диваны мы уволокли со свалки. Но здесь никто не станет подслушивать. Рассказывай, — без обиняков проговорил старый друг, усаживаясь на диван напротив меня. Я села на тот, рядом с которым стояла, и мы оказались прямиком друг напротив друга.

— Может, сначала ты расскажешь, как так получилось, что… — начала было я, надеясь оттянуть неприятный разговор и узнать побольше про друга.

— Прошлое — подождет. А настоящее — вряд ли. Ты ведь не просто так здесь, ты что-то ищешь. Рассказывай, — спокойно повторил он. И спорить, прямо скажем, с ним было сложно. Если он подмял под себя мелкий криминал этого городишки, то он действительно мог мне помочь.

«Это ведь твой друг, расскажи ему все» — почувствовала я что-то вроде полушелеста-полушепота. Чувство было очень сильным, и, хотя я не собиралась больше рассказывать кому-то про свои дела здесь, язык развязался сам собой. Я встряхнула головой, радуясь, что парик я сняла еще перед танцем, и решила, что собственные галлюцинации плохого не посоветуют. Скала действительно мой друг, что бы ни случилось, и сколько бы лет ни минуло.

И начала рассказывать. Без обиняков, четко по делу, и стараясь не упускать деталей. Вскользь упомянула про Джеффа и про то, что он взял меня в «Талион», на что друг только кивнул, и куда подробнее рассказала про маньяка и про свои подозрения. Как и про то, что прямых улик у нас нет, и достоверной информации тоже нет. А одна я физически не могу услышать все разговоры, где может мелькнуть что-то важное.

Рассказала, какую лажу нам подсунули вместо личных дел, что Скала встретил кривой улыбкой, и я заметила, что один из его клыков — а у него всегда были выраженные клыки, отчего за глаза его иногда называли Дракулой — сломан. Драка? Впрочем, не мое дело, наверняка он многое успел пережить, пока добрался сюда и стал для местных неформальным лидером. Вожаком не станешь по блату, это место нужно выгрызать.

Не стала я скрывать и того, что выдаю себя за другого человека, и даже объяснила, почему. Он прокомментировал:

— Да, ты всегда знала, как задурить кому-нибудь голову, этого у тебя не отнять.

Мы проговорили, наверное, часа два и только после этого я подошла к нему и крепко обняла.

— Я рада, что ты жив и в добром здравии. Я была уверена, что ты мертв, и чувствую себя так, словно ты воскрес.

Он гортанно рассмеялся и погладил меня по голове.

— Меня не так просто убить. Многие пытались, и где они теперь?.. Я уже не тот беглый мальчишка, что был прежде, но тебе я помогу с удовольствием. Приходи сюда через три дня. Ты будешь знать про свиней в форме, даже то, чего о них родная мама не знает. Да и маньяк… на моей земле… Эту тварь нужно убрать. И по возможности — не оставить жить в тюрьме, а пристрелить, как бешеную псину. Ты согласна, Миа?

Я кивнула. Я и сама так думала, и никогда не понимала этой странной традиции: оставлять в живых нечто, перешедшее грань человечности. Доказано перешедшее. Никто же не пытается лечить тех же бешеных собак, или отставлять доживать свой век тигров-людоедов? А чем люди — лучше?

Ничем. Больше никакого ответа на этот вопрос нет и быть не может. Тот, кто вспарывал животы женщинам или запекал в духовке маленьких детей, отправляя потом пасквили их родителям, не должен с комфортом доживать свой век за решеткой. Он должен умереть. Во имя справедливости и здравого смысла, чтобы история не повторилась уже с другой жертвой.