По традиции в тех домах, где жили родственники призывника, или просто близкие друзья, или люди, которые хотели проводить солдата у себя, широко раскрывали большие ворота, приглашая войти в дом. И вот, когда мы уже с громкими песнями под гармошку с бубенцами проехались по всей деревне и повернули обратно, начали распахиваться ворота одни за другими. Наш ездовой тут же направил коней в ближайшие распахнутые ворота и залихватски заехал во двор. Хозяева чинно пригласили нас в дом и посадили за стол, уже накрытый к нашему приходу. Начались тосты и угощения, потом, как всегда, пляски народные под гармошку и прощальная песня, где все присутствующие обнявшись поют душевную, грустную песню о прощании солдата с родными.

Так мы за день объехали всю деревню и только к вечеру вернулись обратно к Василию домой. Конечно, угощений за день было много, но ребята выдержали и пьяных даже не было.

На следующий день, в день отъезда Васи, наверно полдеревни собралось у околицы. Накрытые столы, празднично одетые женщины и молодёжь, песни и пляски под гармошку, задушевные песни, льющиеся из магнитофона, – всё это передавало праздничный настрой немножко с грустинкой.

Я стоял и смотрел, охватывая разом собравшихся людей. Все они были мне очень близкими и родными, как моя родная семья, и я знал, что мне тоже когда-то, и очень скоро, так же придётся попрощаться со всеми и, как выросший птенец, вылететь из родного гнезда. К сожалению, законы жизни диктуют нам свои условия, не я первый, не я последний.

Лето было в самом разгаре. Тёплые солнечные дни давали свои плоды, и всё кругом зацвело, зазеленело, благоухало. Колхозные луга и пастбища проросли травой так, что были взрослому человеку по пояс. Мы понимали, что приходит очень волнующая и ответственная пора в деревне – пора сенокоса. Ведь в какое время покосишь траву, такую сочность и получишь, что очень важно при кормёжке коров в зимнее время. От этого зависят надои молока. Если с сенокосом опоздать на пару недель, то трава будет более грубой и горькой, из-за чего и сено получится не очень высокого качества.

Конечно, колхозное начальство понимало, что опаздывать с сенокосом нельзя. Ещё вчера наш бригадир, Александр Быков, проехался верхом на лошади по всей деревне, предупреждая жителей, что завтра начинается сенокос и всем надо собраться рано утром на околице.

Услышав эту новость, я тут же побежал к своему самому ближайшему другу Гере, чтобы вдвоём подготовиться к завтрашнему дню:

– Герка, доставай косу, завтра пойдём на луга, сенокос начинается! – прямо с порога заорал я.

– Неужели дождались, радость-то какая! – съехидничал Герка, идя мне навстречу. Но видно было, что он всё же рад этой новости. – Коса-то готовая, но отбивать некому.

– А я на что? Свою я уже отбил, показал папе, и он даже похвалил. Давай бери косу и пойдём ко мне, там у меня есть все инструменты.

Сказано – сделано, через час я уже протягивал Герке отбитую косу.

– И где ты только успел научиться? – удивлённо рассматривая косу, промолвил он, всё ещё недоверчиво приподнимая свои плечи.

Герка был годом старше меня и уже закончил восьмой класс и собирался поступать в училище торгового флота. Наши дома в деревне стояли прямо напротив. Может, поэтому мы были с ним друзьями с самого малолетства. Ещё три года назад, когда мне было двенадцать лет, мы с Геркой первый раз пошли на сенокос на колхозные луга. Очень тогда удивлялись взрослые: «Сами вроде малявки, а покос у них шире, чем у взрослых женщин». Эти замечания нам очень нравились, и мы старались ещё больше.

Нам уже тогда было известно, что хорошо отбитая коса – это половина успеха. Но в деревне было всего-то несколько мастеров в этом деле. Просить каждый раз кого-то отбить косу было неудобно, и я решил однажды научиться этому сам.

Хорошо, что мой папа был очень рукастый и мог довольно ловко и мастерски отбить косу. Нужен был специально заострённый молоток, которым отбиваешь лезвие косы по всей длине на глубину не более двух миллиметров, надо хорошо рассчитывать – чисто интуитивно – силу удара и, многократно стуча по одному и тому же месту, распластать металл в тоненькую острую пластину. Если неправильно отбить, он пойдёт волнами и лезвие будет с зазубринами. Ох и намучаешься тогда с такой косой. Всё тело будет болеть после косьбы.

Ранним утром много людей собралось за околицей, где и начинались колхозные луга. В основном была молодёжь. Парни и девчата не скрывали радости от возможности собираться вместе. То и дело слышался чей-то заливистый смех, кто-то пробовал пропеть куплетик частушки, многие просто оживлённо-радостно разговаривали. Мы все были в восторге от того, что будем работать вместе почти целый месяц, пока не скосим всю траву и не уберём высушенное сено. Сенокос – это кульминация состояния души деревенской жизни. Поэтому, наверное, мы с Геркой ещё в подростковом возрасте влились в этот восторженный мир, мир добра и радости с запахами скошенной травы, сухого сена, с колосящимися полями, с пением птиц и жужжанием пчёл, со взглядами девчат, украдкой брошенными, как бы невзначай.

Вот и бригадир появился. Привёз с собой на повозке флягу в целых пятьдесят литров прохладной колодезной воды. Люди тут же потянулись за водой – кружка воды лишней не будет.

– Кто с похмелья, тому без очереди, – пошутил наш бригадир. – Пейте, пейте, я потом ещё привезу.

Так, шутками-прибаутками народ постепенно начал становиться друг за другом на покосы, и пошло раздолье. Мигом стихли все разговоры, только слышен был синхронный звук железных кос, режущих луговую траву, ещё мокрую от утренней росы. Вжи-и-ик, вжи-и-ик! – ох как приятно слушать эту музыку лета, наполняющую душу какой-то непонятной радостью и в то же время некоторой грустью от понимания соединения настоящего времени с долгим прошлым, что из года в год веками повторяется.