— Плохо, — ответил Гришка и недолго думая, схватил Зубатова-Моню за ноги и втащил ко мне в квартиру.

— Гришка! — возмутился я, — погоди! Зачем ко мне?

— А куда? — удивился он, — ко мне на первый этаж что ли? К тебе он ближе всего.

— Но я не хочу…

— Мало ли чего ты хочешь, — вздохнул Гришка, осуждающе посмотрел на повисшую на одной петле дверь, приподнял её и насадил обратно на петлю, — вот так-то лучше будет.

Я не мог согласиться, но деваться было некуда.

Гришка ушел, оставив после себя запах ландышей, а я удручённо посмотрел на лежащего на полу Зубатова-Моню.

— Ты бы ему хоть подушку дал, что ли, — проворчал Енох, — ему же неудобно спать на полу.

— Так пусть к себе домой на кровать идёт, — возмутился я но таки сдёрнул с кровати покрывало и набросил на мирно спящего алкаша Моню.

Моня всхрапнул и заулыбался во сне.

— Хорошо ему! — опять позавидовал Енох.

Но я не стал больше ничего обсуждать и отправился спать.

Уже сквозь сон я слышал крики и скандалы в коридоре. Среди общего шума резко выделялся визгливый голос Лизетты. Ему вторил возмущенный басок Гудкова.

Потом кто-то настойчиво стучал ко мне в дверь, но я уже крепко спал…

Утро началось неожиданно. Сперва завопил Енох:

— Гришка! Гришка! Вставай!

Но я не хотел вставать. Наоборот, закутался с головой в одеяло и отвернулся.

Проснулся я ближе к обеду. Как ни странно, невзирая на все предыдущие события, выспался я отлично. Плечо и грудь практически не болели. Вот хорошо же иметь молодой организм — заживает всё как на собаке!

Я улыбнулся, взглянув в окно, где сквозь плотно задвинутые шторы пробивался лучик света.

Может, стоит сделать себе сегодня выходной? Поживу жизнью простого пятнадцатилетнего мальчишки. Схожу в кино, накуплю сладостей на рынке, пошатаюсь по городу.

Наверное, так и сделаю. Что-то надоело мне попадать во всевозможные передряги и бороться с разными колдунами и прочими нехорошими гражданами.

Я сладко потянулся, с подвыванием зевнул и воскликнул:

— Енох!

— Не ори! — откуда-то снизу послышался полный страдания голос.

Я посмотрел — Моня.

На него было невозможно смотреть: нежно-зеленоватого цвета, лицо словно жеванная бумага, он лежал на полу, схватившись за голову и поджав ноги под себя. Но не это привлекло моё внимание. А запах.

— Моня, ты что, наблевал тут? — угрожающе спросил я.

Моня простонал что-то невразумительное, а появившийся Енох ехидно сказал:

— А ведь я будил тебя, предупреждал!

— Скотина! — сказал я, недоброжелательно глядя на Моню.

Моня отреагировал новым стоном.

— И вот что с ним делать? — спросил я Еноха, — убить что ли?

— Дай ему рассола, — посоветовал Енох, — а лучше рюмку водки опохмелиться.

— Буэээ! — выразил свою позицию к еноховому предложению Моня.

— Я его сейчас лучше пристрелю, — сообщил я, нелюбезным голосом, — всю квартиру мне заблевал, скотина!

— Генкааааа… — прохрипел Моня голосом умирающего лебедя, — ты можешь меня отсюда выпустить? Не могу больше…. Умираю…

— Откуда? — не понял я.

— Из тела Зубатова, — монин стон был полон такой боли, что ой. — Не хочу больше человеком быть. Призраком лучше…

— О нет, Моня! — злорадно ответил я стервозно-нравоучительным голосом, — любишь кататься, люби и саночки возить!

Моня ответил новым стоном, но разжалобить меня не смог.

— Моня, а что ты пил, что тебе так плохо? — спросил Енох.

— Ну… мне всё попробовать хотелось… — жалобно простонал Моня.

— А конкретнее? — заинтересовался я.

— При мне он пил коньяк с пивом! — наябедничал Енох, — а потом почти бутылку шампанского высосал.

— Ого! — сказал я офигевшим голосом.

— И абсент пил, — пожаловался Моня. — Это из-за абсента мне так плохо.

— Кто же абсент с коньяком пьет? — удивился я.

— Да я так обрадовался, что почувствовал снова вкус к жизни, что хотел всё попробовать, — вздохнул Моня.

— Генка! Верни лучше меня в тело Зубатова, — подал из куклы голос Епифан, — сам видишь, что от этого придурка одни неприятности и никакого толку!

— Зато от тебя толк большой, — скривился я и невольно потрогал повязку на груди. — Чуть не угробил меня, урод!