В ответ раздался тихий натужный смешок, сдавленный от страха:

– Да я пошутил, разумеется. Я бы не притронулся к пикси. Даже… да никогда. Я бы никогда этого не сделал.

Шли секунды. Я сделала вдох и выдох. Я убью его. Убью эту мразь, отниму его жизнь медленно и мучительно.

Роан. Ты там?

– Отведите ее обратно в камеру. – В голосе Абеллио теперь не было веселья. – Я получил от нее то, что хотел.

Меня впихнули в камеру, так и не развязав руки. Сорвали мешок и толкнули. Я рухнула на пол, ударившись головой. Мир погас.

Не знаю, сколько времени у меня ушло на то, чтобы освободиться от веревок, но я дважды успела поспать, и дважды охранники приносили хлеб. Сидя на корточках, я грызла его со связанными за спиной руками. Меня больше не волновало, как я пахну или как выгляжу. Сейчас единственная цель – выжить. Если выживу, то смогу отомстить. Попытаюсь спасти Роана, если только…

Я прогнала мрачные мысли прочь. Нельзя думать, что он погиб. Нужно цепляться за веру в то, что он жив.

Шли часы, и с помощью ручки Абеллио я постепенно развязывала узел. Плечи болели. Наконец я смогла высвободить руки, ободрав лоскут кожи о грубую веревку. Мне было плохо: избитая, изможденная… Без доступа к человеческому страху я восстанавливалась очень медленно.

Границы времени начали размываться. В постоянной темноте я не представляла, как долго уже пробыла в камере. Пыталась подсчитать, сколько раз засыпала, но в конце концов сбилась. Сознание туманилось от голода и слабости. Иногда перед сном тело горело, как в лихорадке, хотя кожа была на ощупь холодной. Я дрожала, лежа на полу, и пыталась ощутить присутствие Роана. Потом лихорадка проходила, а ощущение изоляции – нет. Связи с Роаном не было.

Со временем ко мне стали приходить гости. Первой оказалась Скарлетт. Сначала разговор тек весело и непринужденно, мы вспомнили, как она по ошибке отправила непристойную эсэмэску своему профессору, но настроение быстро изменилось. Она начала ругать меня за решение остаться в Лондоне – разумеется, ничего хорошего из этого не вышло! И о чем я только думала?

Еще не успев понять, что происходит, я обнаружила, что кричу на нее, а по щекам текут слезы. А потом она снова исчезла в темноте, словно призрак.

За Скарлетт возник Габриэль с кровоточащей шеей и вытаращенными глазами. Я умоляла его о прощении, но он ничего не сказал. Однако больше всего меня выбил из колеи визит родителей. Они просто молчали и осуждающе смотрели, как я плачу. Потом появился Роан – раненый, в кандалах, истекающий кровью; его глаза горели золотом, на голове сверкали рога. Я говорила за нас обоих, меля всякий вздор о пламени в груди; о том, как мне необходимо почувствовать, как оно разгорится снова; как мне нужно вдохнуть запах кожи Роана, почувствовать, как бьется его сердце под моей ладонью… Я уверяла его, что мы созданы друг для друга, что я хочу переплести наши тела, словно корни двух соседних ив. Роан ничего не ответил.

А потом все гости ушли, оставив меня в темноте в компании с ручкой Абеллио. Я взяла ее и начала медленно царапать и ковырять каменную стену. Я обнаружила в грязном цементном растворе между каменными блоками маленькую дырочку и ухитрилась расширить ее, покрутив в ней ручкой и царапая там снова и снова. Ободранные о блоки пальцы болели. Через некоторое время я проделала в растворе вмятину глубиной в полдюйма – достаточно широкую, чтобы в нее можно было просунуть палец. Через несколько месяцев я вырою такой глубокий туннель, что мой палец сбежит через него на свободу…

Я истерически – до слез – расхохоталась от этой мысли, потом еще немного похихикала. Когда в гости пришла Скарлетт, я рассказала ей шутку про побег пальца, и мы обе рассмеялись.

Еды не хватало, но я придумала, как улучшить свое положение. Каждый раз, получая хлебную пайку, клала кусочек на пол и ждала, замерев. Иногда Габриэль начинал говорить, предлагая мне что-нибудь вкусненькое, но я каждый раз шикала на него. Важно оставаться неподвижной, как камень. Когда появлялась крыса, я хватала ее и била об стену. Тогда я стала добавлять в рацион немного мяса. Иногда я пыталась рыть туннели с помощью крысиных костей, но они слишком легко ломались. Ручка Абеллио подходила лучше.

Меня мучили сны. Не потому, что это были кошмары, а потому, что мне снилось, что я снова свободна, Габриэль по-прежнему жив, и мы гуляем по залитым солнцем садам Темпл-Чёрч, потягивая латте. Или снилось, что я лежу в объятиях Роана под ивой, окутанная его золотистым сиянием. Когда я просыпалась, ужас реальности снова овладевал мной, и я вспоминала, где нахожусь. Я рыдала часами, пока Габриэль или Скарлетт не приходили меня подбодрить. А Роан никогда не подбадривал – просто истекал кровью на полу.