– А! Профурсетка одна! Плохая женщина. Титикака! Как любит выражаться милицейская ищейка господин Бойцов, – беззаботно рассмеялся Подлужный, потрепав за щёку разыскника и от избытка эмоций погладив его по голове: – Ух ты, Котовский мой плешивенький!

– Нну-ну, – затрудняясь в оценке происходящего, протянул Николай. – Бутербродов больше нет? Тогда я пошёл.

– Давай, Коля. Пока, – отнюдь не задерживал его соратник.

И озадаченный Бойцов, не находя повода для задержки, вышел из кабинета.

До сих пор Алексей принадлежал к числу верных мужей. Более того, кроме Татьяны, как мужчина, он не был близок ни с одной другой женщиной. Ни душой, ни телом.

По общему правилу, блуд в сознании человека предваряет адюльтер телесный. В этом смысле Подлужный умудрился допустить двойное грехопадение. Если Марина Алькевич в обольстительных позах являлась в его сны без всякого ведома и спроса, то Оксану Соболеву на уровне «подкорки» он сам допустил в свой внутренний мир.

И если духовная «начинка» Соболевой была terra incognita81, но не чересчур занимала Алексея, то непознанное телесное естество танцовщицы не только рисовалось ему устроенным по неземным законам (не как у простых смертных), но и волновало его. Доходило до абсурда. Ситуативно ему мнилось даже то, что у объекта его искушения анатомия и физиология… Как бы вернее это передать… Метафизическая. Сверхъестественная.

Да и на ощупь у примы варьете всё должно было быть иначе. А уж расположение особо пикантного органа (без вопросов и, вне всякого сомнения!) – нетривиальное. И до одури хотелось версию проверить. «Отработать экспериментальным методом», – как сострил бы Коля Бойцов. Короче, дьявольский астрал и мистика.

Заочно «познав» манкость и прелести Марины Алькевич, отчасти спятивший человекообразный самец «задним местом» предощущал, а корой головного мозга и постигал, что в Соболевой вряд ли таится святая наивность и лучезарная чистота. Предпочтительнее, что там угнездилась своеобразная грязевая ванна, которая, наряду с «ревматическим облегчением» и примочками от содомского геморройного нароста, принесёт и некие нежелательные побочные эффекты. Однако, поди ж ты! Проецировал кобель не радужную перспективу пачкотни и, меж тем, нестерпимо жаждал со всего маху – мордой вперёд – плюхнуться в мутную лужу страстей.

На любого нормального, но неискушённого в эротике мужчину (безо всяких исключений и оговорок) периодически подобная зараза накатывает. И ненормальные от них разнятся тем, что у них не только не возникает иммунитета на нравственную пакость, но и развивается хроническая патологическая тяга барахтаться в дерьме снова и снова.

И Подлужный, с фанатическим блеском в глазах, желал отведать, хоть на зубок, невиданного яства. Жаждал, чтоб пролилась на него манна небесная взаимностью артистки. И вот обозначилась оттуда встречная повадка («потаска» – на языке собаководов). И вот пресловутая похотливая и заманчивая потаска высунула-таки из конурки свою коварную смазливую мордашку. И задрав заднюю ножку, показала… Н-да…

7

Меж тем до рандеву с танцовщицей предстояло перетерпеть целые сутки. Выручило то, что Подлужному предстояло немедленное и весьма и весьма захватывающее мероприятие. Он держал курс к жилью Колотовкиной, накануне по телефону извещённой о его визите. К той самой Колотовкиной, которая, являясь фактической женой Волового, из кожи лезла вон, чтобы залучить Подлужного в свой альков. И недомолвками обещала ему многое. Очень многое!

На звонок дверь квартиры распахнула сама хозяйка. Она немедля водрузила заготовленную улыбку на свои полные и разлапистые, как у Софи Лорен, губы, которыми вполне можно было облобызать взасос средних размеров тыкву.

– Ой, прошу вас, Алексей Николаевич! Такому гостю завсегда рады! – распевно промурлыкала она с напускным гостеприимством.

Притворная мимика на лице Колотовкиной, обозначающая радушие и приветливость, равно как и лицемерные жесты, приглашающие внутрь, живо потухли, едва она разглядела за Алексеем участкового инспектора милиции и практиканток Юлию и Александру.

– Старший следователь прокуратуры Подлужный, – официально и педантично отрапортовал Алексей, переступая порог и тотчас расставляя по местам акценты во взаимоотношениях с сожительницей Волового. – Прибыл для производства обыска. Ознакомьтесь с постановлением, санкционированным прокурором.

– О-обыск? Ка-кой обыск? – потерянно лепетала хозяйка, машинально принимая от него для ознакомления процессуальный документ. – Зачем?

И когда до Колотовкиной дошло, что происходит, она непроизвольно и в напрасных стараниях попыталась прикрыть своим телом от посторонних накрытый в комнате стол. Ведь на нём предательски теснились приборы на две персоны, салатики и котлетки, фруктики и конфетки. И венец всего – наливочка в графинчике, возле которой, заждавшись, игриво красовались две стопочки…

В течение всего периода пребывания в квартире Колотовкиной Подлужный ощущал непривычный дискомфорт. Его неотступно грызло ощущение собственной нечистоплотности. Безусловно, пассия Волового – та ещё фурия. Тёртый калач. Хищница и акула, заманивавшая его в западню и вынашивавшая, изъясняясь дипломатическим языком, далеко идущие планы по дискредитации следствия. И всё-таки, несмотря ни на что, не стоило женщину обманывать столь мелочно. Уж коль вершить обыск, так безо всяких сальных экивоков, заигрываний и смутных обещаний. Но Алексей элементарно опасался, что Колотовкина, получив отказ на приглашение, что-нибудь заподозрит и уничтожит вещдоки.