А ведь именно свертывание демократии, снимая с обычного, рядового человека ответственность (пусть и в негативной форме отстранения от участия в управлении) за развитие его общества, тем самым создает необходимые для его личностной деградации предпосылки. При сокращении пространства реальной демократии, какими бы высокими ни были индивидуальные качества, они всё в меньшей степени нужны соответствующему обществу и создают их носителю всё большие неудобства (так как вне демократии он всё в меньшей степени может их применить: «всем глупым счастье от безумья, всем умным горе от ума», по стихам Полежаева, взятым Грибоедовым в качестве эпиграфа и заголовка).

Сутью деградации в масштабах человечества в целом стал переход от изменения окружающего мира (что представляется объективным предназначением человека наряду с его осмыслением и генерированием эмоций) к изменению его личностного восприятия [18] и, соответственно, действительно фундаментальный «великий разворот» от коллективных действий, осознанно направленных на те или иные общественные цели, к по определению лишенному созидательной и тем более осознаваемой цели (кроме разнообразия личного наслаждения) смакованию индивидуальных переживаний [19].

Непосредственным политическим механизмом этого перехода стали молодежные бунты 1968 года (наиболее значимыми вехами которых стали Вудсток [75] и «революция цветов» в США, восстание против антиамериканского курса де Голля в Париже и «пражская весна»), открывшие эпоху музыкальной и сексуальной революции [76] .

Фундаментальной основой «великого разворота» стало развитие в рамках ещё индустриальной эпохи информационных технологий, позволившее влиять на массовое поведение людей. На фоне вечной беды и проблемы капитализма – нехватки спроса – они позволили эффективно расширять старые рынки и создавать новые изменением сознания масс, что оказалось качественно дешевле и проще традиционного пути изменения реальности, в том числе созданием новых благ [18].

Таким образом, в эпоху «великого разворота» были заложены основы информационной эпохи 1991–2019 годов [19], но острием и одновременно квинтэссенцией описанных всеобъемлющих изменений стал именно проект создания «невидимой Британской империи» Маунтбеттена.

Как часто бывает в истории, этот полностью провальный с точки зрения непосредственно ставившихся перед ним тактических целей проект стал катализатором глубокого преобразования мира в стратегическом плане.

Со времен Второй мировой войны утратившая в её результате глобальное лидерство Англия остается верным младшим партнером США.

Несмотря на диалектичность этого партнерства (США вместе с Советским Союзом вплоть до начала 60-х последовательно и эффективно уничтожали Британскую империю как общего стратегического конкурента), Англия не только в культурном, но и в политическом отношении традиционно остается значительно ближе к США, чем к континентальной Европе, и до последнего времени выполняла роль их верного представителя и инструмента как в НАТО, так и в Евросоюзе.

Эта стратегия, сформированная ещё Черчиллем во время войны (во многом под влиянием фактического банкротства Британской империи в её ходе – как финансового, так и военного, и политического) и подкрепленная курсом на «особые отношения» Тэтчер, породила не совсем благозвучную, но предельно внятную формулу «не мочись в Атлантику!», которая и по сей день, несмотря на все причуды текущей конъюнктуры, остается неоспоримой квинтэссенцией практически всей английской внешней политики.

Тем не менее в последнее десятилетие отношения верного вассала (точнее, менеджера, ответственного за ряд сложных регионов) со своим сюзереном внезапно для сторонних наблюдателей приобрели заметный оттенок самостоятельности, а с 2018 года – переросли в прямое соперничество, скрытый характер которого лишь делает его более жестким.

Катализатором этого до сих пор скрытого процесса, насколько можно судить в настоящее время, стала блистательная, хотя и потерпевшая неудачу стратегия Обамы по разрушению глобального рынка в интересах США.

Транстихоокеанское и Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнерства (соответственно TPP и TTIP) должны были не просто вырезать из мировой торговли посмевшие задуматься о своём суверенитете (и, соответственно, независимости от глобальных финансовых монополий) страны БРИКС [77] , но и принципиально изменить сам характер взаимодействия государств (прежде всего вошедших в эти поистине судьбоносные и революционные партнерства) с глобальными (преимущественно американскими) корпорациями.

Главное содержание указанных партнерств (равно как и продвигавшегося одновременно, а с содержательной точки зрения – и в одном пакете с ними Соглашения о торговле услугами – TISA), насколько можно судить (ибо они были секретными, и их участники не имели права открыто сообщать, какие же именно обязательства они подписывают, в том числе и своим народам, которых эти обязательства касались самым непосредственным образом, – положение, само по себе означающее отказ от демократии в её традиционном понимании [78] ), заключалось в принципиальном изменении характера рассмотрения споров государств с корпорациями.