Шрифт:
В 1932 году А. Берли и Г. Минс обнаружили это явление на практике, при исследовании корпораций [134], а в 1939 году, прямо накануне Бернхема Бруно Рицци сделал соответствующие политические выводы в блестящей книге «Бюрократизация мира», причём в общемировом масштабе [299]. Однако лишь Бернхем высказал эти идеи именно тогда, когда их готова была воспринять управленческая элита, уже в разгаре войны, – и, что представляется значительно более важным, именно там, где она могла их услышать.
Как излагал данные взгляды (ко Второй мировой войне уже усвоенные фабианцами и легшие в основу «английского социализма» фабианцев и лейбористов) в «Почему я пишу» [64] Дж. Оруэлл, «сейчас вырастает новый тип централизованного, планового общества, которое не будет ни капиталистическим, ни демократическим… Управлять… будут люди, контролирующие средства производства: хозяйственные руководители, техники, бюрократы и военные, которых Бернхем… именует “менеджерами”. Эти люди организуют общество так…, что вся власть и экономические привилегии останутся у них. Право частной собственности будет уничтожено, но право общей собственности взамен введено не будет. Новые “менеджерские” общества будут состоять… из сверхгосударств, сформированных вокруг промышленных центров в Европе, Азии и Америке. Эти сверхгосударства будут драться…, но… будут не в состоянии завоевать друг друга… Внутреннее устройство в каждом… будет иерархическим: высший слой будет состоять из новой аристократии, выбившейся туда за счет исключительных способностей, а на дне будет основная масса полу-рабов».
А в конце XIX века в виде трансатлантической сети финансовых домов и обслуживающих их политиков и интеллектуалов сложился [98] Финансовый интернационал (Фининтерн) – система взаимодействия и координации крупнейших финансовых капиталов, предтеча нынешнего глобального управляющего класса [16]. «Детским садом» лорда Милнера он [99] осмысливал себя, осознавал свои интересы, обретал субъектность и, превращаясь из системы «в себе» в систему «для себя», становился решающей геополитической силой – подлинным творцом истории человечества вплоть до становления Советского Союза как сверхдержавы, а после его уничтожения – до выхода на авансцену истории капитала социальных платформ («цифрового капитала») в 2020 году [20].
98
Финансовый интернационал сложился во многом благодаря вынужденному решению старой аристократии Европы (прежде всего и в решающей степени Англии) породниться с молодым американским капиталом, обогатив свои социальные связи и понимание законов развития общества его деньгами и энергией. Едва ли не первым «союзом британских титулов и американских денег» стала свадьба родителей У Черчилля 15 апреля 1874 года, через 8 месяцев после помолвки и длительных, по-настоящему тяжелых переговоров. В 80-е годы широкая распространенность таких браков вынудила американскую общественность всерьез рассматривать их как представляющую реальную опасность для экономики США форму утечки капитала.
99
В первую очередь «детский сад» лорда Милнера служил его британской компоненте – об американских интеллектуальных центрах того времени мы знаем мало в силу как неразвитости тогдашней американской культуры, так и их непубличности (вызванной необходимостью противостояния английским «хозяевам дискурса»). Эти центры были скрыты в недрах крупнейших корпораций (прежде всего Рокфеллеров и Морганов, представлявших в США интересы Ротшильдов, но постепенно начинавших преследовать и свои собственные интересы, отличные от интересов Сити [29, 109]), лоббистских структур и мало значимых для мировой науки университетов. Вплоть до практической подготовки к созданию ФРС во второй половине «нулевых» годов XX века они были ориентированы в первую очередь на внутриамериканские проблемы. Интеллектуальную повестку дня всецело задавали англичане, а американцы концентрировались лишь на практических вопросах в её рамках, – подобно тому, как после уничтожения Советского Союза европейцы стали действовать и мыслить исключительно в рамках глобальной повестки дня, задаваемой США.
Идеологические основы Финансового интернационала составляли четыре принципа:
1. Империя (пусть демократическая и не называемая империей, как в США), основанная на жесточайшей эксплуатации колоний (пусть формально независимых), как единственно возможная форма организации сложной и многообразной общественной жизни и, в частности, создания масштабных рынков и управления ими.
2. Геополитический подход как фундаментальная основа внешней политики (он вполне разделялся и в Германии, где отставной генерал, профессор Хаусхофер, по идеям которого в его геополитической части разрабатывался гитлеровский план «Великой Германии», так отозвался о книге Маккиндера «Географическая ось истории»: «Никогда я не встречал ничего более выдающегося, чем эти несколько страниц геополитического совершенства»).
3. Фабианский социализм и в целом выросший из него социал-империализм (как и его предельно упрощенная и вульгаризованная до экстремизма форма – национал-социализм от Германии до Польши) как инструмент подчинения и присвоения элитой энергии социальных низов.
4 [100] . Неизбежность перехода реальной власти от номинальных собственников капитала и старой аристократии к менеджерам, осуществляющим непосредственное управление основными факторами этой власти, будь то капиталы или вооруженные силы [101] [134, 145, 299 – 1-й том].
100
Четвертый принцип добавился намного позже, благодаря осмыслению опыта государственного и коммерческого управления в условиях Великой депрессии.
101
А. В. Багаев убедительно показал [4], что Оруэлл в своём знаменитом «1984» обрисовал перспективы отнюдь не сталинской системы, которую он не знал, а проекта британских социал-империалистов, вооруженных идеями «революции менеджеров», в котором он непосредственно участвовал (в том числе как сотрудник ВВС). Даже идеология Океании – «ангсоц», сокращение от «английский социализм» – является широко распространенным в то время термином для обозначения фабианского социализма.
Именно благодаря исподволь нарастающему и постепенно становящемуся определяющим влиянию финансового капитала социал-империализм стремительно, уже в конце XIX века стал общемировым идеологическим трендом (имперский подход был тривиален в силу имперской организации тогдашних крупных обществ, а геополитический подход и тем более осознание революции менеджеров получили распространение значительно позже).
Даже в Грузии, где социал-демократическая организация «Месамедаси» («Третья группа») была основана ещё в 1892 году, за шесть лет до РСДРП, один из её лидеров Ной Жордания «ещё в 1898–1899 годах открыто выступал с апологией западноевропейского империализма, отстаивал идею о цивилизаторской миссии капитализма в колониальных и отсталых странах» и даже во время бурской войны, формально выражая симпатии бурам, писал: “Англию нужно любить и сочувствовать ей… Англия является колыбелью всего…, чем гордится сегодня цивилизованное человечество”» (цит. по [4]).
При этом социал-империализм оказал огромное влияние (вплоть до прямого заимствования идей, подходов и конкретных требований) не только на левых, но и на правых, вплоть до зарождавшихся как раз в начале XX века радикально правых (английских фашистов). «Во времена Эдварда VII (1901–1910) программу социальных реформ в сочетании с укреплением империи воспринимали с энтузиазмом партии практически всех направлений» [4].
Социал-империализм стал знаменем рубежа XIX–XX веков точно так же, как знаменем революций 1848–1849 годов стало освобождение народов от гнета империй и создание ими независимых национальных государств. Помимо интересов окрепших национальных буржуазий, для империй эта вновь подхваченная идея была средством конкурентной борьбы друг с другом [102] , а для крупного капитала (прежде всего для финансового спекулятивного, но и капитала реального сектора также) – средством общего ослабления противостоящих ему и ограничивающего его влияние империй. Главная же идея, принципиальная для последнего, заключалась в создании небольших государств, поддающихся захвату и эксплуатации уже не другими государствами, но капиталом «в чистом виде», свободным от необходимости делиться прибылями с той или иной обеспечивающей его интересы империей [103] .
102
И потому нелепой и, вдобавок, самоубийственной азиатской дикостью, наказание за которой последовало уже менее чем через пять лет, в Крымскую войну (а в сфере дипломатии и вовсе практически немедленно), выглядела для европейцев (и в первую очередь для лондонского Сити) искренняя поддержка Николаем I монархической идеи как таковой: в их более современном сознании солидарность королевских дворов перед лицом «черни» в то время уже просто не существовала, всецело вытесненная идеей конкуренции.
103
Ненависть английского Сити (и прежде всего Ротшильдов) к Романовым, для минимального приличия слегка прикрытая при Николае II его нежеланием дать иудеям равные права с основной частью остального населения империи (включая не только православных, но и католиков в Польше, и протестантов в Прибалтике и Финляндии), была, прежде всего, вызвана именно последовательным срывом Александром I и Николаем I двух подряд фундаментальных попыток раздробить центральную часть Европы на такие зависимые от финансистов государства – после разгрома Наполеона и в ходе подавления «весны народов» 1848–1849 годов.
Дополнительный вклад в ненависть к России (правда, уже не только Сити, но и всей британской элиты как таковой) был внесен неподобающим поведением 21-летнего наследника престола Александра Николаевича (будущего Александра II Освободителя) во время его визита в Лондон в 1839 году. Будучи отправлен туда отцом, Николаем I, из-за чрезмерной страсти к фрейлинам, внесшей серьезные сложности в жизнь двора и даже дезорганизовавшей быт его матери, он покорил сердце недавней взошедшей на престол 20-летней королевы Виктории. Роман был открытым, влюбленные многократно появлялись вместе в общественных местах, их поведение по тогдашним нормам поведения свидетельствовало о постоянной близости и свадьба, по представлениям английской аристократии, была делом решенным.
Однако Николай I, узнав об этом, немедленно вернул сына домой, так как подобный династический брак не только никак не входил в его политические планы, но и, более того, в силу незаконнорожденности Виктории был категорически неприемлем (если вообще не стал бы позором) для дома Романовых. Это было воспринято в Англии (вполне справедливо) как чудовищное и ничем не спровоцированное национальное оскорбление, публично опозорившее королеву, монархию как институт и весь двор, и стало причиной не только стремительного выхода Виктории замуж за своего двоюродного брата Альберта Саксен-Кобург-Готского, но и глубокой ненависти к России со стороны британской аристократии, в том числе и далекой от интересов Сити (и даже враждебной им).
7.1.2. Социал-империализм против «старых» империй и Франции
Социал-империалисты Британии оплодотворили интеллектом бурно развивающиеся капиталы США (как когда-то, в XVI–XVII веках венецианцы и иудейские предприниматели интеллектуально оплодотворили британские капиталы и в целом примитивное тогда английское общество – и через Голландию, и напрямую – см. параграф 1.3) – и создали таким образом общее глобалистское течение, направленное на рубеже XIX и XX веков против континентальных империй: Германской, Австро-Венгерской, Российской.