В предвоенный и военный период британские глобалисты ещё были неразрывно связаны с Британской империей: они по-разному с её кадровой бюрократией видели её будущее, однако служили именно ему. Коминтерн был для них всего лишь средством использования советских «туземцев» и их европейских партнеров, он был порождением Финансового интернационала и решал ту же задачу – объединения европейских рынков (пусть и в совершенно иной логике).

Попытка Гитлера объединить европейские рынки [117] провалилась из-за национально-расового самоограничения его базы [118] (зверства были во многом следствием этой ограниченности). Однако она энергично поддерживалась частью британских глобалистов как конкурентная Коминтерну (а бюрократией – как враждебная коммунизму) до тех самых пор, пока не стала прямой угрозой Англии: «в 1940 г., захватывая и объединяя Европу, Гитлер материализовал вековой кошмар Великобритании – Европа под властью континентального гегемона. Уже в 1940 г. Черчилль выразил серьезнейшие опасения по поводу того, что немцы могут создать единое европейское экономическое сообщество» [99].

Тут уж разногласия британских глобалистов и британской бюрократии утратили смысл – и в борьбе с посмевшим создать свою собственную и финансовую систему и свой рынок, независимые от Англии и США, нацизмом изнемогла и Британская империя, чтобы медленно умирать ещё более 20 лет.

Интересы американских сетей, входивших в общий глобальный проект Финансового и Коммунистического интернационалов, были значительно шире: ослабление Европы и создание общего рынка под американским контролем. Для этого надо было предельно ослабить всех трёх участников – Британскую империю [119] , Германию и СССР.

США в полной мере унаследовали вековую политику Британии по отношению к континенту: «поддерживать слабейшего из двух основных конкурентов, чтобы не допустить ничьей победы и объединения Европы против нас». Унаследовали они и глобальный проект подчинения Европы с предварительным обескровливанием её войнами. Просто у них, в отличие от Англии, получилось – в силу качественно большей мощи и принципиально нового финансового инструмента (ФРС), основанного на вырастании государства из крупного, в первую очередь финансового капитала и подчинении последнему.

Американская бюрократия в предвоенный период, как и американское общество в целом, стремилась к изоляционизму (его ценность для чиновников заключалась и в том, что он позволял им минимизировать свои усилия по сравнению с другими возможными подходами), однако крупный капитал нуждался в завоевании рынков, в первую очередь Европы и Юго-Восточной Азии (Японской империи и Китая).

Американское руководство сознательно и последовательно, напряженными усилиями спровоцировало Японию на нападение, заморозив 26 июля 1941 года все её активы на территории США и установив [120] эмбарго на поставки ей нефти [11]. Японцы терпели до самой последней возможности, однако единственной оставленной им альтернативой являлся фактический отказ от независимости и хозяйственное саморазрушение, и через 4,5 месяца они бросились в последнюю атаку, – которая затянулась в силу их накопленной мощи и хорошей организации почти на четыре года.

В Европе американские корпорации между войнами буквально заливали кредитом Германию, создавая военную базу Гитлеру, и проводили советскую индустриализацию (выкачивая из нашей страны деньги, которых в условиях Великой депрессии в значимых масштабах не было больше нигде в мире). Вряд ли здесь имела место реализация проработанных планов: скорее, наблюдалось общее стремление зарабатывать деньги и стратегическое понимание, что два гиганта на одном континенте неминуемо столкнутся, расчистив так или иначе место для американского доминирования.

В военном плане Гитлер легко мог раздавить Англию. Непосредственной причиной её спасения в 1940 году стала дезинформация возглавлявшего разведку абвера (армии) британского агента Канариса, завысившего её военный потенциал даже не в разы, а в десятки раз (мастерство британских спецслужб, находившихся к тому времени под полным контролем Финансового интернационала, особенно проявилось при подготовке «дня Д», когда немцы ждали десанта в совершенно других местах и даже после начала высадки считали её отвлекающей операцией; в результате потери союзников ранеными и убитыми при десантировании составили лишь 6,5 %) [4].

Стратегическая причина спасения Англии была неизмеримо глубже и сводилась к потрясающему успеху английской социальной инженерии, обеспечившей подлинное низкопоклонство нацистской верхушки перед Англией сразу в нескольких плоскостях: в качестве выскочек из социальных низов – перед аристократами; в качестве мечтающих стать колонизаторами – перед создателями крупнейшей колониальной империи в истории человечества; в качестве язычников (ибо Германия так никогда и не христианизировалась полностью [95]) – перед преодолевшей враждебное и пугающее их христианство, овладевшей им и поставившей его себе на службу элитой; наконец, в качестве преданных и старательных учеников – перед потрясающе самодовольными и блистательными даже в своей ограниченности учителями.

Одним из наглядных проявлений торжества британских социоинженерных технологий служит вошедшее в плоть и кровь немцев ещё в XIX веке стремление к подражанию англичанам, гармонично переходящее сплошь и рядом в прямое низкопоклонство перед ними (а по мере укрепления США – и перед англосаксами в целом).