Шрифт:
Решение этой задачи облегчили экономические противоречия России, обеспечивавшей благодаря применению в 1891–1904 годах разработанного под руководством Д. И. Менделеева (и на основе созданного им межотраслевого баланса) разумного протекционизма стремительный всеобъемлющий прогресс, с Германией, со времен Александра II привыкшей рассматривать российские рынки как свою законную добычу, а саму Россию – как источник спекулятивных сверхприбылей.
Эти противоречия «заставили Россию пойти на политическое и экономическое сближение с Францией, чей финансовый капитал пошел в Россию… Франция была тесно связана с Англией. Отсюда вхождение России в “экономико-политический концерн Антанту” (А. Богданов) и жесткая экономическая зависимость от противников Германии. К 1914 г. иностранному капиталу (главным образом французскому, бельгийскому и английскому) принадлежало в России почти 100 % нефтяной промышленности, 90 % добычи полезных ископаемых, 50 % химической промышленности, 40 % металлургической и около 30 % текстильной. В начале XX в. Россия имела самую крупную внешнюю задолженность» [96].
Одновременные утрата масонством как инструментом непубличного наднационального управления своего значения (в силу формирования его национального элемента в Германии и конфликта с ним) и уверенное возвышение США направило энергию английских элит на формирование принципиально новой системы непубличного наднационального управления на основе союза с американскими элитами, – тем более что основу финансовой системы США создавали дочерние структуры лондонского Сити (и в первую очередь Ротшильдов) прежде всего Морганы.
Создание финансово-экономического и политического англосаксонского единства должно было увенчаться формированием единого (пусть и тайного, оформленного в непубличные клубы вроде создававшихся лордом Милнером) англо-американского истеблишмента, призванного решить четырехсоставную задачу Англии:
1. Поставить под контроль лондонского Сити финансы (а значит, а всю экономику) США, создав тем самым на базе единой финансовой системы прочную хозяйственную основу англо-американского единства под контролем и с безусловным верховенством Британской империи (кстати, это явилось бы и историческим реваншем за обретение США независимости).
2. Организовать максимальную по масштабам и разрушительности войну для уничтожения (как минимум изматывания и ослабления) конкурентов – как минимум Германии и других континентальных европейских держав (после Германии в первую очередь Франции и Австро-Венгрии).
3. Захватить ресурсы России, как минимум существенно и надолго ослабив, а в идеале полностью уничтожив и раздробив её.
4. Установить мировое господство англосаксов как высшей расы при помощи создания ими мирового правительства. При этом расовое господство англосаксов должно было управляться именно британским правящим классом и служить средством реализации его социально-политических, культурных и идейно-интеллектуальных традиций.
Стоит отметить, что «доктринарасизма была детально разработана во второй половине XIX [причём в основном именно в конце века – М.Д.] – начале XX веков» именно для полноценного осознания и достижения четвертой цели – именно в Великобритании, а не в Германии, позднее реализовавшей британские наработки на практике» [95].
Благодаря изложенному немецкое государство, порожденное Англией в качестве её в тактическом плане антифранцузского, а в стратегическом плане – антироссийского проекта, относилось к ней с точно подмеченной современниками «любовью-ненавистью», – в то самое время, когда английская элита цинично и холодно воспринимала Германию как созданный ею эффективный и полезный инструмент, вышедший из полного повиновения и потому в стратегической перспективе (после, а лучше прямо в ходе использования против России) подлежащий уничтожению.
В силу изложенного политика Вильгельма II исходила из всемерного старательного подражания Британии во всём, что только возможно [124] , а популярная в Германии того времени книга «Англия как воспитатель» безыскусно констатировала: «Ни один народ столь непрерывно не преуспевал, как английский. Нам бы поучиться у него» [189; s. 327]. В целом Британская империя пользовалась настолько высоким авторитетом, что одна лишь ссылка на её пример оказывалась достаточной для изменения немецкого общественного мнения [80].
124
Не стоит забывать и сугубо человеческого аспекта – Вильгельм II (как и английский король во время Первой мировой войны Георг V, и жена Николая II) был внуком королевы Виктории, на правление которой пришлась почти половина его правления (с 1888-го по 1918 годы; Виктория умерла в 1901 году).
Впрочем, аксиома об априорном превосходстве англичан стала после 1871 года нормой не только немецкого, но и в целом западноевропейского сознания. В частности, во Франции (формально потерпевшей поражение от Германии, а отнюдь не от Британии) не было никакой потребности в доказывании этого превосходства – оно подразумевалось по умолчанию, так что его сразу описывали, обосновывали и объясняли как нечто самоочевидное и всем известное [138].
В этом отношении Гитлер, относившийся к Британии «как отвергнутый поклонник» (по живому свидетельству английского посла в Берлине) [80] являлся не только немцем, но и вполне типичным западным европейцем [230]. Поразительно, но он «до самой смерти (!!) сохранил расположенность к англичанам за их силу и находчивость» (в оригинале использован термин, дословно означающий «способность изыскивать ресурсы», «изобретательность» [161]).
«Англосаксонская элита активно вмешивалась в германскую политику, имея осознанное намерение создать мракобесное движение, каковое можно было бы… использовать как пешку в большой геополитической интриге. Когда… после окончания Первой мировой войны такое движение возникло в форме религиозной антисемитской секты, замаскированной под политическую партию (то есть НСДАП), элитные британские политические клубы начали пристально наблюдать за ней: они поддержали эту партию полуофициально в 1931 году, когда Веймарская республика трещала по швам под бременем кризиса, и… лживо приняли нацистов в свои объятия, помогая им в течение тридцатых годов. Хотя не Англия создала гитлеризм, именно она создала условия, в которых только и мог появиться этот феномен, потратила массу усилий на оказание финансовой помощи нацистам и вооружила их до зубов, с тем чтобы впоследствии манипулировать ими. Без этого методичного и беспощадного “прикрытия”… не было бы никакого фюрера и никакого нацизма. Политический динамизм нацистского движения имел успех только… благодаря… нестабильности в Германии, а нестабильность эта была на 100 % искусственной, то было бедствие, спланированное, разработанное и исполненное самими англо-американскими клубами» [75].