Шрифт:
Этот подход используется и в постсоветское время для расширения влияния Англии и даже попыток создания ею собственной валютной зоны, прежде всего в арабском мире (шансы на успех представляются ничтожными, но всё ещё не полностью невозможный выигрыш колоссален), причём обычно англичане пытались использовать в своих целях американские проекты, используя их как тараны.
Так, распад Советского Союза (приведший к потере власти в США республиканцами, стремившимися к его сохранению, и приходу контролируемых Сити демократов) дал Англии возможность взять под невидимый контроль ряд формально проамериканских режимов на постсоветском пространстве, – наподобие режима, сметенного американцами в Армении при помощи «революции Пашиняна».
Аналогичным образом английскими спецслужбами, насколько можно судить в настоящее время, использовалось и созданное было американцами (и сокрушенное Россией в Сирии в 2015-м и последующие годы) террористическое Исламское государство [141] .
Постоянная, длительная борьба Англии со сменяющими друг друга потенциальными лидерами европейского континента постепенно привела британцев к осознанию исключительной роли расширившейся как минимум в Сибирь России как державы не континентальной, а, по А. И. Фурсову, трансконтинентальной [95], исключающей самим фактом своего существования возможность объединения континентальной Европы. Как с предельной емкостью и ясностью выразил это обстоятельство ФИ. Тютчев, «после возникновения империи Петра Первого империя Карла Великого в Европе невозможна» [95].
141
Запрещенная в России террористическая организация.
При возникновении любой попытки объединения континентальной Европы это автоматически превращало Россию в тактического союзника Англии (так как подобное объединение объективно угрожало ей почти так же, как Англии) и, строго по классической английской логике, описанной в параграфе 3.2, в её жертву, – так как Англия автоматически пыталась уничтожить своего континентального врага прежде всего стравливанием его с Россией (уничтожить его самой или погибнуть от его экспансии было сложно, так как морские и сухопутные державы, подобно Слону и Киту из детских поговорок, имеют принципиально разные сферы деятельности, что существенно ограничивает возможности их прямого столкновения).
И, начиная с самой Семилетней войны (1756–1763), крупные европейские конфликты строились именно по этой схеме – за исключением Крымской войны, носившей характер общеевропейского крестового подхода против России (в ходе которого удалось лишь потеснить нас, ослабить наше влияние и на время – до введения разработанной Менделеевым на основе созданного им межотраслевого баланса и применявшейся в 1891–1904 годах системы протекционистских тарифов – получить свободный доступ на рынки Российской империи).
Однако в главном, стратегическом плане осознание исключительного значения России (окончательно сформированное самое позднее по итогам Семилетней войны [142] , названной Черчиллем «первой мировой»: ход и само завершение её в решающей степени определялись обстоятельствами внутренней политики России) привело к надстраиванию английской стратегии вторым уровнем, который, в отличие от первого, никогда нигде и никем из британцев не описывался и даже не признавался, но со времен самое позднее подготовки ими Первой мировой войны, то есть с 1890-х годов [95] проявлялся в их политике с кристальной ясностью.
142
Вполне возможно, что значение трансконтинентального характера России для европейской и мировой политики было осознано англичанами значительно раньше. Нельзя исключить того, что беспрецедентное внимание Англии к России со времен Ивана Грозного (выражающееся в том числе в постоянном нахождении английских врачей при российских царях) было вызвано отнюдь не только одной лишь алчностью, но и пониманием потенциальных возможностей Московского царства и реальных – Российской империи, которых сами русские руководители в силу лености ума и катастрофической недооценки значимости интеллектуальной деятельности не сознавали.
Этот уровень заключался в по-британски четком и беспощадном понимании того, что для обеспечения английской власти над континентальной Европой категорически необходимо не сколь угодно ослабить, но полностью сокрушить и уничтожить Россию, являющуюся в силу объективных причин не политическим противником, а экзистенциальным врагом Англии – непреодолимым в силу самого факта своего существования препятствием для её мировой власти. Осознание роли России способствовал и её бурный экономический рост после начала в 1891 году эффективной протекционистской политики, расцененный в Англии как прямая и явная угроза (особенно после подробного разъяснения её сути и перспектив Менделеевым в ходе его выступления в Лондоне в 1895 году [33]).
Поэтому натравливать на транс- (или гипер-, кому как нравится) – континентальную Россию своего континентального врага и вступать с ней против него в ситуативный союз для Англии необходимо не только и не столько для победы над ним и для её максимального ослабления и истощения как своего союзника (см. параграф 3.2), сколько для уничтожения самой России, раздробления и колонизации её территорий в целях захвата её ресурсов – как непременного и конечного условия обеспечения непоколебимости мировой власти Британской империи (не важно, существующей в явной или теневой форме или же осуществляющей себя через скрытый контроль за американской глобальной гегемонией).
Осмысление надстраивания «вечной» английской стратегии этим вторым, сугубо российским уровнем привело к радикальной доработке концепции «Зеленой империи» Джона Ди и возникновению геополитики как науки, связанной с концепцией «Хартленда» («сердцевинной земли») Хэлфорда Маккиндера (1861–1947). Наглядной иллюстрацией эффективности английского влияния на общественное сознание является то, что термин «геополитика» появился до Маккиндера, а сам он его вообще не использовал, – однако стал в 1904 году её основоположником как науки (а в 1943, в возрасте 82 лет, он стал основоположником и теории евроатлантизма, обосновывающей объединение США и Западной Европы в их противостоянии Советскому Союзу как стержню Евразии).