И сегодня мы видим, что, хотя завершившаяся уже глобализация (1991–2019) и отменила на время географию как ключевой фактор международной политики, она не смогла сделать этого с геополитикой как форматом и интеллектуальным шаблоном восприятия реальности (не говоря о постановке целей и проработке методов их достижения).

Пример 16. Концептуальная основа геополитики как интеллектуальная диверсия

Существенно, что основоположник геополитики как метода мышления Маккиндер в своей теории «Хартленда» (1904 года! – за пять лет до разработки концепции «политической войны», то есть войны, ведущейся на уничтожение врага всеми доступными средствами, кроме собственно военных) в полном соответствии с английской интеллектуальной традицией навязал потенциальным противникам Британии (и в первую очередь наиболее интеллектуально восприимчивой Германии) принципиально ошибочные схему мышления и сам базовый принцип восприятия международной реальности.

В результате уже принятие геополитической концепции Маккиндера само по себе оборачивалось для её интеллектуальных жертв либо неизбежными системными, фундаментальными ошибками, либо, – в случае правильного понимания реальности и реагирования на неё, – вынужденными действиями вопреки диктуемым собственными навыками (в том числе мыслительными), стандартами и стереотипами, что неизбежно делало их менее решительными и последовательными, а следовательно – ощутимо снижало их эффективность.

Ключевые построения Маккиндера прошли проверку временем и не вызывают сомнения и по сей день: «Хартлендом» он назвал центральную часть Евразии (то есть основную часть России, Среднюю Азию и внутреннюю часть Ирана, а также восточную часть Кавказа). К «Хартленду» примыкает «внутренняя дуга» (Европа, Аравия, в которой тогда ещё не были открыты залежи нефти, и Индокитай), а к ней – периферийная дуга (Америка – Африка – Океания) [260]. Интересно, что в 1943 году Маккиндер вывел США из состава периферии и признал их самостоятельным противостоящим «Хартленду» центром.

Не вызывает в настоящее время сомнения (разумеется, с поправкой на учтенное им лишь с большим опозданием возвышение США) и максима, сформулированная им в 1919 году, по дымящимся итогам Первой мировой войны: «кто контролирует Восточную Европу, тот командует Хартлендом; кто контролирует Хартленд, тот командует Мировым островом [Евразией и Африкой – М.Д.]; кто контролирует Мировой остров, тот командует миром» [259].

Однако не менее важной частью интеллектуальных шаблонов, заложенных Маккиндером (с опорой на крайне высокий авторитет английской политической мысли) глубоко в сознание элит самых разных государств, стало противопоставление «держав Суши и Моря», показывающее объективное различие их интересов, форматов деятельности, культуры и общественного сознания в целом.

Одним из результатов этого противопоставления, насколько можно судить, явилось стремление всех континентальных держав, попадающих под английский удар, к союзу с Россией как тоже континентальной державой, объединенной с ними объективно обусловленной общностью интересов.

Когда сложившийся было союз (или предпосылки его создания) неуклонно разрушался, это столь же неуклонно не только списывалось на обычно действительно имевшие место английские козни, но и вызывало враждебность к России и разочарование в ней из-за того, что она не смогла осознать своих фундаментальных интересов и стала слепым орудием в руках англичан против своих естественных союзников.

Фундаментальную ложность этого подхода и объективную невозможность устойчивого союза России с державами континентальной Европы глубоко и убедительно вскрыл А. И. Фурсов, показав принципиальное отличие России как трансконтинентального субъекта от европейских держав как субъектов неминуемо континентальных [95].

Сокрытие фундаментального различия между ними, систематическое уравнивание их в своих объективных возможностях (крайне, до неправдоподобия лестное для континентальных европейцев и потому легко воспринимаемое ими в прямое игнорирование реальности) неуклонно толкало лидеров континентальной Европы (причём в строгом соответствии с мировоззренческой матрицей геополитики, противопоставлявшей «морские» и «сухопутные» державы) на заведомо обреченные на катастрофический провал попытки заключения союза с Россией против Англии (а затем против Англии и США).

Причина провала всех этих попыток заключалась в масштабах и ресурсах России, неизбежно и неизменно порождающих у континентальных европейцев «комплекс неполноценности» перед ней, исключающий возможность долгосрочного сотрудничества прежде всего в силу их собственных психологических ограничений (формально субъективных, но обусловленных вполне объективно).

Таким образом, геополитический подход (лишь оформленный Маккиндером, но существовавший в практической политике задолго до него), затушевывая крайне значимую и болезненную для континентальных европейцев специфику России, неуклонно провоцировал их (начиная самое позднее с Наполеона) на постоянное повторение одной и той же системной ошибки, надежно обеспечивающей их поражение в конфликте с Англией.

Другой, даже ещё более важной подрывной особенностью геополитической матрицы мышления представляется принципиальное исключение из рассмотрения фундаментальной движущей силы всей новой истории – борьбы, которую ведут друг с другом различные группы капиталов, прежде всего финансовый спекулятивный капитал и капитал реального сектора (её трансформация в результате появления с завершением информационной эпохи качественно новой группы капитала – капитала социальных платформ – максимально подробно, насколько это возможно в настоящее время, рассмотрена в книге «Мир после информации. Стабильность [с] той стороны» [20]).

Именно эта борьба финансового спекулятивного капитала (сторону которого объективно, но отнюдь не с фатальной предрешенностью склонен принимать торговый капитал) и капитала реального сектора является фундаментом тех многообразных и во многом противоречивых процессов, которые на геополитической поверхности выглядят как пресловутая «борьба держав суши и моря». Абстрагирование от движущей подоплеки последней, эффективно навязываемое геополитикой как системой мировоззрения, как и всякое абстрагирование от существенного, обрекает его жертву на систематические ошибки и делает её беспомощным заложником организатора этого абстрагирования, каким бы порокам ни было подвержено стратегическое мышление последнего.