Симену оставалось всего ничего до угла. И когда тот скрылся из виду, Гундольф поставил своё ведро и обнял Кори, погладил по голове. Так стало жаль её, запутавшуюся в чужих дурных замыслах, как бабочка в паутине.

— Всё будет хорошо, — сказал он с уверенностью, которой не ощущал. — Разберёмся, слышишь? И жить по чужой указке больше не придётся. А потом, когда всё закончится, уйти бы к морю — там куда свободнее и проще, чем в этом городе.

— Ты будто намекаешь, что у нас может быть общее будущее, — сказала Кори, отстраняясь. — Лучше пойдём. И хватит меня жалеть.

Дальше шли в молчании, и Гундольф размышлял. Он и вправду с лёгкостью представил житьё у моря и Кори рядом. И с чего бы?

И о Грете давно не вспоминал. Уверен был, что любит её не меньше, чем прежде, но что-то изменилось. Когда врата сломались, лишь тогда до него дошло, что вот теперь-то им вместе не быть, даже не увидеться больше никогда. Ушла, наконец, надежда, и стало легче. Не терзали пустые ожидания. Всё, чего он хотел, отправляясь сюда, сбылось.

А Кори, наверное, казалась близкой лишь потому, что в этих землях у него не было другой женщины, которая бы глядела так восторженно, так отзывалась на его прикосновения — какому мужчине это не польстит? Даже сейчас, стараясь казаться равнодушной, она замирала в его объятиях, забывая дышать...

Тут они дошли до угла, и Кори остановилась. Обернулась, положив руку ему на грудь, взволнованная. Гундольф поглядел, где Симен, опустил ведро — это заняло мгновение — и притянул Кори к себе. Плевать, что он её не любит. В это непростое время, когда неясно, что с ними будет дальше, немного тепла — уже счастье.

— Ты видел? — спросила Кори, пытаясь вывернуться. — Ты чего? Зачем схватил меня?

— Что? — не понял Гундольф.

— Я же показываю, в конце улицы, на куполе. Видишь?

Он пригляделся и заметил чёрные, мёртвые места на стекле, отражающем сейчас огни первых фонарей и зажёгшихся кое-где окон. И понял, что давно уже чувствовал лёгкий ветер, треплющий волосы, необычный для города.

— Дыры, — пояснила Кори. — Там стоянка, и купол над ней разбит. Нехорошо, уходим скорее.

Гундольф поднял ведро, надеясь, что его лицо плохо видно в сумерках, и зашагал прочь. Кори шла рядом, и по счастью, она ни о чём не догадывалась.

— Знаешь, мне было показалось, ты хотел меня поцеловать, — насмешливо сказала Кори.

— Показалось, — ответил Гундольф, не поворачивая головы. — Мне вот тоже показалось, ты ногу подвернула и падаешь. Ну, я поддержал.

— Вот как. Что ж, спасибо за заботу.

Вскоре они нагнали Симена — тот топтался в конце переулка, не зная, куда дальше. Пока дошли до места, почти совсем стемнело. А там, чуть не доходя, им встретился Хенрик.

— Ну, дела! — обрадовался он. — Так ты жив, дядя? А то наши решили, тебе крышка. Вы Флоренца не видели?

— Нет, — покачал головой Гундольф. — А что, вы его потеряли?

— Да вышел в обед, сказал, часы у стены оставил. С тех пор и не видели. Я вот бегаю, ищу, а толку нет. И далеко соваться боязно — как бы на людей Рафаэля не наткнуться. Эх, я уж думал, он с вами...

— Город не велик, отыщется, — сказал Гундольф. — Я с людьми Рафаэля поладил вроде, Кори вам оставлю, сам к ним пойду. Ты тоже в дом иди, без нужды не высовывайтесь. В городе, говорят, двоих уже убили.

— А я не удивлён, — помрачнел парень. — Они и наших всех... почти всех, кроме нас... когда мы уйти пытались. Мы без оружия остались, и весь наш опыт, вся подготовка — пшик. У них ножи, арбалеты, да даже просто ударят таким кулаком, и всё.

— Арбалеты? — спросил Гундольф, вспомнив, как ранили Йохана.

— Ну да. Прям в руки вделаны, ты не разглядел? Их таких двое, может, трое, и стрелять умеют будь здоров.

— Буду знать. Ну всё, дай-ка я ведро занесу, будет у вас вода, припасы вот ещё, да пойду.

А когда Гундольф вошёл в маленький дом, плохо освещённый, он удивился, заметив среди прочих Эриха. Тот вскинулся, обернулся — ждал, видно, брата. Этого-то как сюда занесло?

Но ещё сильнее он удивился, услышав за плечом холодный голос Кори:

— Ну здравствуй, господин Второй.

Он и сам не понял, что случилось. Как будто жизнь треснула, и маленький осколок выскользнул, затерялся. Вот он стоял, придавленный вонючими телами, на пороге осиротевшего дома, а вот уже соседи расступились, перед глазами стеклянный купол, а за ним — выцветшее небо, и жёсткий камень под спиной. Только голову поддерживает чья-то дрожащая ладонь.

— Не нужно, Сиджи, не умирай опять! — сказал кто-то рядом со слезами в голосе. — Не умирай, не оставляй меня! Это нечестно, так нельзя!