Тут мальчишка ощутил чужую руку на щеке, неприятно холодную. Сильные пальцы взяли за подбородок, заставили поглядеть вправо, а там совсем близко оказалось лицо крылатой.

— Нет, ты не умер! — рассмеялась она и, прижав к груди, принялась баюкать. Было неловко, жёстко и неудобно.

— Отпусти, — сказал Флоренц, пытаясь высвободиться. — Отпусти, слышишь?

Он чувствовал себя слабым. Голова ещё кружилась, и казалось, что ударился носом и лбом, так неприятно они онемели. Упал, что ли, перед всеми?

— Кончай возиться с парнем, Леона, — послышался мужской голос. — Времени мало. Видишь, он жив, ну так идём дальше.

Цепкие руки отпустили, и мальчишка перекатился влево, встал на колени. Не успел подняться, шатаясь, как крылатая вновь сжала запястье.

— Пойдём, Сиджи, — сказала она своим тонким голосом, улыбаясь, не утерев даже мокрых щёк. — Помнишь, что с тобой случилось? Давай им всем отплатим!

— А что со мной случилось? — не понял Флоренц. — Кому отплатить?

Крылатая взяла его лицо в свои ладони, погладила кончиками холодных пальцев. Крепко держала, а гладила небрежно, почти грубо.

— Ты умер на Свалке, помнишь? — спросила она с улыбкой. — Ты умер ни за что. Ни в чём не виноват. Разве справедливо? Найдём тех, кто это сделал с нами, и накажем их.

Мальчишка рванулся из чужих рук, от этих страшных чёрных глаз, каких не бывает у людей, но крылатая не отпускала. И ведь не считал себя слабым. Наверное, немало силы нужно, чтобы удержать тело в воздухе, а он и не думал прежде о таком.

— Мне нужно на Свалку, — почти умоляюще произнёс он, а сам подумал, что готов бежать куда угодно, только бы отсюда. Но решил не поддаваться страху и не отступать. — Пожалуйста, мне нужно на Свалку!

— Зачем? — склонила голову его собеседница. — Зачем ты хочешь вернуться?

— Там мой друг.

— Ржавый? Или Кори?

Эта ужасная девушка, ведь она считает его кем-то другим. Но кем? И откуда крылатая знает Кори?

Так и спросил.

— Бедный Сиджи, ты всё забыл, — сказала незнакомка, гладя его по голове, как маленького.

Она смотрела так неприятно — пристально, не моргая, не шевелясь, как будто взглядом пыталась нашарить что-то у него внутри, подцепить, как крюком, и извлечь наружу, и вся сосредоточилась на этом.

Флоренц не знал, что она там ищет, но до смерти хотелось закрыться.

— Да идём уже! — поторопили крылатую.

Мальчишка лишь сейчас поглядел в сторону, на калек, что топтались в ожидании. Улица была тихой, и ничего не напоминало о случившемся, кроме разбитого окна и двери, которую заботливо установили на место, а всё-таки было видно, что она сошла с петель и ощетинилась щепами. И никто не вышел, будто в соседних домах не жили, а ведь Флоренц видел, как суетились люди, и слышал, как хлопали двери, пока всё не началось.

— Нам пора, — сообщила его спутница и, сжав ослабевшую ладонь в своей, потащила дальше.

Вскоре они влились в толпу. С той стороны, где шла крылатая, было чуть просторнее, её не хотели толкать. А вот удобство мальчишки никого не заботило.

— Что ж я натворил? — коснулось слуха. — Что натворил? А вы-то куда глядели, отчего не остановили?

— Всё правильно сделал, — раздалось в ответ. — Так им, обманщикам поганым!

— Виноватых ищешь теперь? — вплёлся женский голос. — Думаешь, выйдет перевалить этот груз на других? Не выйдет, Бруно.

— Да что ты нудишь, Ткачиха! Его на Свалку шваркнули, а мы все знаем, что там за житьё. И баба его знала, и этот, что другом звался, тоже знал. И что, маялись они совестью? Да ни на вот столечко! Спелись за его спиной, вот и пора ответ держать, всё по чести. А этот-то, за юбку прятался, бабу вперёд себя вытолкал...

— Умолкни, дурень! Если б Магда знала, что ещё свидятся, может, и ждала бы. Вы вот сами-то больно стали бы кого дожидаться со Свалки? Скажите, а?

Все притихли ненадолго, и стало слышно, как далеко позади, на оставленной улице, надрывно кричит женщина.

— Во, слышите? — сказал один из калек. — А если эти против нас пойдут теперь? Их же больше. Тут и Рафаэль не защитит, я думаю. Я не хочу опять на Свалку!

— Чего разнылся, как дитя! Пусть попробуют только.

— Не бойся, Тед! — почти нежно произнесла крылатая. — Вы все, ничего не бойтесь. Скоро уже никто не осмелится нас тронуть.

Дома, наконец, расступились, будто бы неохотно. Последние стояли кривовато, выбились из общего ряда, не желая возвращаться в строй. Они были ближе к платформам, где спали лодочки, чем к своим простеньким и серым одноэтажным соседям.