Мальчишка не сразу сумел заговорить внятно. Не сразу понял, о чём рассказывать. Торопясь, путаясь и сбиваясь, он всё-таки сумел растолковать двоим слушателям, что стряслось в Раздолье и что привело его на Свалку.

— Везут в ящике вонючем, тело мёртвое под боком, швырнули — я думал, хоть ты здесь! А эти, они... Говорят, кровь выпустим, а мясо... А мясо засушим и съеди-им...

— Твари проклятые, — пробормотал лежащий. — Тут не отыщут, не бойся. И обороняться здесь легко.

— Ты, Флоренц, не плачь, — угрюмо сказал Ник. — Эти гады и нам жизни не давали, мы же, видишь, не работники. Алтман не встаёт, я с одной рукой. Хорошо ещё, мы убежище нашли, а живём тем, что я подворовываю. Докатился, а?

— «Убежище нашли», — усмехнулся тот, что лежал. — Будто вдвоём тут разгуливали да беседы вели, где кости бросить. Расскажи, как тащил меня, парень.

— Да ладно тебе!

— Как отстоял, когда меня хотели в пропасть отправить...

— Да хватит уже, а?

— С одной рукой. Кормишь, поишь...

— Ой, да молчи уже! Правда, хватит.

Лежащий усмехнулся.

— Вы вот что, ребята... — продолжил он. — Все мы понимаем, что дальше, да? Если в Раздолье такое творится, я уж не знаю, вспомнят ли о нас. Мне всё одно не жизнь, а вы хоть продержитесь...

— Ты что такое говоришь? — взвился Ник. — Да лучше помереть, чем до такого опуститься! Вот увидишь, я свою машину сделаю, и выберемся!

— Что ты её можешь сделать, я верю. Меня пугают сроки. Да и я обуза, морока тебе с платформой. Вам двоим и маленькой хватит, скорее управишься.

— Хватит спорить, а? Лежи, отдыхай, и голову не нагружай зря.

— Ник, а что за машина? — спросил Флоренц.

У того внутри будто лампа загорелась.

— А вот, — с готовностью указал он рукой. — Вот эта штука, видишь, с двумя колёсами? Если ты обратил внимание, у каждого вагона наверху четыре таких колеса. У первого, самого маленького, два. А нам много и не надо. Мне удалось найти почти целые — одно там, другое здесь. Кое-как извлёк, тяжко без инструментов. Я, посмотри, какую нашёл себе замену.

Рядом с колёсами, разложенные бережно в ряд, поблёскивали короткие пруты, лежала пара узких труб с расплющенными концами, изогнутый ломик, сломанное полотно пилы и самый настоящий ключ, неведомо как найденный здесь. Правда, наверное, бесполезный для таких работ.

— Так вот, — продолжил Ник. — К колесу я прикручу ручку, когда её найду. Оба колеса соединю при помощи этой детали — Флоренц, ты слушаешь? Вниз пойдёт труба, её у меня пока тоже нет, а на ней закрепим платформу. Колёса на канат, вертишь ручку и едешь. Доберёмся до той стороны, а дальше я пока не придумал. Обмозгуем, как машина будет готова.

— А она удержится, на канате-то?

— Вагоны же держатся. Почему моя машина не должна?

— Да я так просто, ты не сердись. Я ведь в этом не разбираюсь. А всё-таки, может, за нами кто и придёт? Как думаешь, Ник?

— Придёт, не придёт, чего гадать? Я вот этого терпеть не могу. На себя всегда полагаться нужно, на то, что сам сделать можешь.

— Да, да, я понял.

— Такие вот мечтатели, как ты, сидят и видят наяву, как за ними придут и из беды выручат. Да только в жизни, запомни, редко бывает, что о тебе думают. Свои, и те не всегда. Потому — думай сам, делай сам, время на мечты не трать. Тогда не разочаруешься.

Это уже был прежний Ник. Флоренц как будто очутился дома, на побережье. Только тут от нравоучений не сбежишь.

— Хорошо, Ник. А что нам сейчас делать?

— Да вот прикидываю, — нахмурился тот, уставившись в одну точку. — Раньше я выбирался, пока светло, железки подходящие искал, но если местные с катушек съехали, лучше день пересидеть. Эх, и жалко время терять! Ну, ляг, отдохни пока.

Флоренц поглядел на ближайшую лежанку. Тряпьё казалось до того грязным, что лучше уж на земле устроиться.

— Там у нас две фляги с водой. Бери, только если совсем невмоготу, потому что больше нет и не достать. А еды, уж прости, ни крошки.

— А я и не голоден, — сказал мальчишка.

— Это пока. Я ещё ночью собираюсь на вылазку, как местные спать лягут. Может, что и раздобуду.

И он растянулся на тряпье, глядя в дырявый купол.

— Надо бы вздремнуть. Лучшее дело, когда других занятий нет, и хоть голода не чуешь. Алтман, посторожишь?

— Конечно, — согласился тот. — Всё равно сна ни в одном глазу.

Флоренц взялся перетряхивать ветошь, но эти тряпки со всех сторон были одинаково заскорузлыми и вонючими. В досаде он растянулся прямо на земле, подложив руки под голову.

Здесь, над ним, на куполе зеленело пятно. Мальчишка пригляделся и понял: четверо оставили отпечатки ладоней, испачканных в краске. Вышел как будто крест или цветок, каким его рисуют — четыре лепестка. Один заметно меньше остальных.

Флоренц поднялся, дотянулся до провисшего купола, приложил свою ладонь. Она совсем закрыла ту, маленькую, а с остальными почти совпадала.