Талия не берет трубку. В своем последнем сообщении она позволяет мне томиться, потому что я позволял ей томиться несколько дней, когда был в Джексон-Хоул, занятый дегустацией сока в каждой дырочке тела Бейли.

И да, я покончил с жидкими метафорами. По крайней мере, пока.

Поездка домой проходит как в тумане. Я не помню, чтобы парковал Бугатти перед нашим гаражом на восемь машин, но каким-то образом мне это удается.

Мой разум сосредоточен исключительно на том факте, что моя жизнь потенциально стала намного сложнее. Талия втерлась в доверие к Бейли, и суждения последнего в наши дни не вызывают удивления.

Шатаясь, добираюсь до порога Бейли — почему мне кажется, что она живет на другом конце континента?—Я толкаю дверь, почти ползком поднимаясь в ее комнату.

Обычно я не тревожный человек, но мысль о том, что с ней может случиться что-то плохое, что я не женюсь на ней, не создам с ней семью, не вплету свою жизнь в ее, как будто мы корни очень старого дуба, сводит меня с ума.

“Надо прекратить это делать”, - слышу я, как Джейми кричит из своего домашнего офиса. “Входишь в мой дом, как будто это ты платишь по ипотеке”.

Сомневаюсь, что он даже может произнести по буквам слово "ипотека", не говоря уже о том, чтобы все еще выплачивать ее.

Когда я подхожу к комнате Бейли, дверь приоткрыта. Там пусто. Я стою там как идиот, ожидая услышать ее голос. Чтобы из балетной студии доносилась музыка.

Но все, что я слышу, - это стук клавиш механической клавиатуры Джейми и щебетание голубей, сидящих на ветке за окном Бейли.

Не придавай этому значения, мама. Не нужно было посылать подкрепление. Я знаю, что ей нужна моя помощь.

Затем я вижу записку на ее прикроватной тумбочке — желтую, простую и аккуратно сложенную — и я знаю, что она адресована мне. Меня бесит, что она ожидала, что я буду искать ее, буду первым, кто сломается.

Она мстит мне за то, что я спустил ее наркотики в унитаз. Если бы только она знала, что я, возможно, тоже поплатился бы этим за несколько небрежных трахов.

Я беру его и открываю.

Упс. Извини, Лев, твоих яиц тоже здесь нет.

B.

ГЛАВА 27

Лев

Печальный факт №5522: парк Вашингтон-сквер в Нью-Йорке раньше был кладбищем, и считается, что там до сих пор похоронено около 20 000 человек.

Я посещал каждую гребаную вечеринку на той неделе, беспокоясь о том, что Талия подложит наркотики в руки Бейли.

Я посещаю те, на которые меня приглашают, и те, на которые меня не приглашают, потому что ясно, что в обычный день моя задница не удостоила бы этих ублюдков своим присутствием.

Все для того, чтобы убедиться, что Бейли не придет. Думаю, к вечеру субботы я выйду из затруднительного положения. Осталась только одна вечеринка, организованная парнем по имени Донни. Законченный пижон, который думает, что, ведя себя как мудак, он каким-то образом станет больше.

Донни - мой фанат, так что я не беспокоюсь о том, что испорчу его вечеринку.

Или, знаете, сжечь его дотла, если понадобится.

Что меня беспокоит, когда я выскальзываю из своей машины, припаркованной перед домом Донни, так это Талия.

Она всю неделю прогуливала школу, не отвечала на мои сообщения и не открывала мне дверь. С ней что-то не так, и если бы я не был так зол, я бы забеспокоился.

Родители Донни оба архитекторы, а это значит, что в его доме двадцатифутовые потолки, камин ручной работы и спа-центр размером с олимпийский бассейн.

Как только я переступаю порог, люди начинают шумно поздравлять меня с очередной футбольной победой. “Hotel” Монтелла Фиша играет через систему объемного звучания, исходящую от потолков, полов и хрен знает откуда еще.

Я замечаю Остина, стоящего у кеги — неподвижного, полностью убежденного в том, что это пустая трата ресурсов окружающей среды, — и Грима, прислонившегося к стеклянным дверям с видом на бассейн, держащего красную кружку Solo cup и разговаривающего с Маком и Антонио.

Я собирался сказать ему, что разговаривал с тренером по поводу капитанства, что скоро уйду в отставку, но из-за Бейли и Талии у меня не было времени.

Берди повисла у меня на руке, как будто мы друзья или что-то в этом роде, прижимаясь накрашенными губами к моей щеке. “Боже, Лев! Ты сделал это”.