— Да как сказать.

Тигр вдруг подходит вплотную. Не касается, но смотрит так, что я задыхаюсь от переполняющих эмоций. Они слишком разные и слишком сильные, чтобы можно было остаться равнодушной.

— Вот ты, красивая, трахнулась бы за пиццу?

— Что? Нет! Конечно, нет, — вскидываю взгляд.

И встречаюсь со злым весельем в его глазах.

Никакой горечи или страданий. которые я себе навыдумывала. Похоже, эту историю он рассказывает исключительно для меня. Но зачем?

— Я тебе верю. Ты настоящая.

Он поднимает руку, тыльной стороной ладони нежно проводит по моей щеке.

Зажмуриваюсь.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — шепчу.

И замираю, когда чувствую его дыхание на своих губах. Обжигающее, с горьким ароматом алкоголя.

— Я бы тоже хотел это знать, — отвечает он тоже шёпотом. — А, заодно, на какой хрен потащил тебя в больницу. А потом потащился к тебе. И привёз тебя сюда, а теперь дохну от одной мысли, что Лерка может тебе навредить.

Широкая ладонь зарывается мне в волосы, заставляет поднять голову. А я зажмуриваюсь ещё сильнее. Как в детстве, когда если ты не видишь страха, то его нет.

— И зачем я это тебе рассказываю? — И вдруг продолжает рыком: — Отвечай!

— Н-не знаю!

Я едва не плачу от эмоциональных качелей, на которых раз за разом катаюсь благодаря ему. и открываю глаза только когда слышу смешок.

— Наверное, потому что твоё место в моей постели, — откровенно издевается Тигр.

А я шумно дышу и прикладываю руку к сердцу, когда он меня отпускает. После такого мне нужна опора, хоть какая-нибудь. Поэтому я приваливаюсь спиной к стене.

— И если тебе интересно, Вовку я не убивал. — Тигр останавливается в дверях. — Пришлось бы перестрелять полгорода тех, с кем Маша трахалась. И на его похоронах меня даже не ночевало.

— Но откуда тогда…

— А ты подумай, красивая. Ты же ещё и умная. Дам подсказку, у Остовина особо трепетные отношения с женщинами. А некоторые из них умеют очень красиво плакать.

— Но он сказал, что ты сам рассказывал, — теряюсь я.

Но Тигр бросает на меня последний взгляд и без дальнейших объяснений выходит из спальни.

Что было дальше в моей памяти откладывается смутно.

Тигр не заставил меня остаться у него. Он просто ушёл. Его не оказалось в доме, хотя я проверила даже то помещение, куда беркутовцы привезли Пашку.

Пусто.

Почему?

Увы, мотивы Тигра понимает только Тигр. Поэтому я подождала ещё пару часов, бесцельно побродила по заднему двору, заварила чай в заварнике, который нашла на кухне.

А потом взяла паспорт и ушла в одних джинсах и футболке.

Это было сложно. Это было больно.

Я дико хотела остаться.

Рука дрогнула, когда закрывала за собой дверь.

Но, прикрыв глаза, я честно призналась себе, что у нас нет будущего. Такого как я хочу точно нет.

Тигр поиграется и бросит, а я не уверена, что после этого смогу собрать себя из разбитых осколков.

И дело не в Маше, страшных историях и сплетнях.

Во мне. И в том, что Тигр уже забрался мне в сердце и отвоевал там огромный кусок. Не спрашивая, без объявления войны. И мне предстояло с этим как-то справляться.

И начать стоило максимально далеко от него.

В последний раз оглянувшись, я под прикрытием ночи подошла к машине, в которой приехали беркутовцы. Сейчас Лев сидел в ней один.

Он ничего не спросил, я не стала ничего рассказывать. Мы просто выехали из посёлка, а потом я потеряла направление.

Куда он меня вёз? Да хоть в Тайгу, лишь бы так не болело сердце.

Один раз Лев остановился на заправке, принёс мне острый хот-дог с длинной тонкой сосиской. А спустя час мы въехали в соседнюю с нашей область.

— У тебя есть деньги?

— Да.

Собственно, на этом и закончился наш разговор.

Мне было жаль Остовина, но, одновременно, я понимала, что мы сделаем друг другу только хуже. Он этого не заслужил.

Поэтому, когда машина остановилась у обычной серой пятиэтажки, я спокойно вышла и забрала у Льва листок с написанным на нём адресом. Мне потребовались несколько мгновений, чтобы соотнести дом с тем, что было написано. А спустя минуту я, не оглядываясь, заходила в обшарпанный, но чистый подъезд.