— Он думает, что у тебя проблемы с поведением. Но ты уже знал это.

Взгляд Райдера опускается на его руки. Это восхитительно застенчиво, что каким-то образом делает его в моих глазах намного сексуальнее.

— Он не единственный. Друг из профи сказал мне, что команда, задрафтовавшая меня следит, как ястреб. У Далласа новый генеральный менеджер, и он не совсем уверен во мне.

— Ну, сам знаешь, что твоя репутация опережает тебя. — Я многозначительно смотрю на него. — Есть ли шанс, что ты захочешь поделиться тем, что произошло на Чемпионате мира среди юниоров? Потому что многим людям любопытно. Включая моего отца.

Он просто смотрит на меня. Молча.

— Ага, о чем я только думала? Глупо было задавать этот вопрос мистеру разговорчивому. — Я поднимаю бровь. — Знаешь, у тебя действительно плохая привычка никогда не говорить ни о чем важном.

— Это неправда. Мы все время говорим о хоккее.

— Хоккей не в счет. И ты знаешь, что это не то, что я имею в виду. — Я тянусь за своим пивом и делаю глоток, прежде чем поставить его обратно на комод. — Это не убьет тебя, если ты иногда будешь делиться. Даже незначительными вещами. Как, например, то, что ты имеешь против вещей.

— Вещей? — повторяет он.

Я использую воздушные кавычки, чтобы повторить его более раннее понимание.

— “Вещи переоценивают”. Ладно, круто — почему? Тебе не нравится беспорядок? Ты помешан на чистоте? Я имею в виду, ладно, очевидно, что ты помешан на чистоте. Но не слишком ли это экстремально? В этой комнате почти нет личных вещей. Ощущения, как в гостиничном номере. — Я обвожу рукой все вокруг нас. — Давай, ты должен дать мне что-нибудь.

Он на мгновение задумывается, явно испытывая неловкость.

— Я постоянно переезжал, когда был ребенком, — наконец отвечает он. — Много вещей украли.

— Ты переезжал со своей семьей?

— Приемными семьями. — Слова отрывистые, хриплые.

Я смягчаюсь.

— О, я этого не знала.

Он делает глоток пива.

— Большинство домов были переполнены. Дети дрались за игрушки, за внимание. Было легче не иметь за что драться или что у меня украли. Если в этом есть смысл. — Он пожимает плечами в своей фирменной манере. — Опрятность — это тоже привычка тех дней. Раньше у нас были неприятности, если мы не содержали комнату в чистоте.

— Посмотри-ка, — говорю я ему. — Ты видишь, что происходит?

— Что?

—У нас с тобой настоящий разговор.

— Блядь. Ты права. Иди сюда.

Райдер много не говорит, но когда он это делает — это значит многое. В этих двух словах — иди сюда — столько тепла. Его голубые глаза говорят мне, что мы закончили разговор.

Я подхожу и становлюсь в ногах кровати.

Он приподнимает бровь.

— Ты собираешься сесть?

— Ты этого хочешь?

— Да.

Мое сердце бешено колотится. Поскольку я не взяла с собой сумочку, я достаю телефон и удостоверение личности из заднего кармана и бросаю их на тумбочку. Затем я присоединяюсь к нему на матрасе и сажусь, скрестив ноги.

Мой взгляд переходит на черный экран телевизора.

— Так мы что-нибудь смотрим?

— Ты этого хочешь?

— Нет.

Он делает большой глоток пива. Я улыбаюсь, когда замечаю браслет на его запястье.

— Ты действительно не производишь впечатления человека, предпочитающего браслеты дружбы, — откровенно говорю я.

— Я и не предпочитаю.

— Поняла. Значит, это вина чрезмерно сентиментального лучшего друга.

— Сто процентов. Клянусь, этот чувак плачет на любом фильме с собакой. Я подумал, что у него будет нервный срыв, если я отрежу эту штуку. Хотя, теперь я вроде как привык к этому.

Райдер поворачивается, чтобы поставить свою бутылку на другую прикроватную тумбочку.

— Ты все еще испытываешь стресс? — Его голос хриплый.

— Очень сильный.

Я придвигаюсь к нему ближе. Я кладу руку ему на бедро.

Он смотрит на нее, потом на меня. Слегка удивленный.

— Моя рука на твоем бедре, — говорю я ему.

— Я заметил.

Он улыбается, и у меня перехватывает дыхание от этого зрелища.

Затем он хихикает.

— Мне нравится, как ты объявляешь о своем шаге. “Моя рука на твоем бедре”, — передразнивает он. — Знаешь, большинство людей просто сделали бы это, а затем подождали бы, сработает ли.

— Что я могу сказать? Я бунтарка.

— Понял. Итак, какой следующий шаг, бунтарка? — спрашивает он с несвойственной ему игривостью.