Да, черт с ними.

Я запихивал еду в рот, едва пережевывая. Проглотив его водой, я доел свою тарелку прежде, чем они съели даже половину своей.

Я отодвинул стул и встал, не говоря ни слова. Голова моей матери вскинулась, и ее глаза вспыхнули от удивления.

— Ты уезжаешь? — заикалась она, настороженно переводя взгляд с моего отца на меня.

О, черт возьми, где же ее чертов хребет?

— Мэддокс, — начала она, но затем замолчала. Она смотрела на меня, как грустный, потерянный щенок.

Моя челюсть напряглась, и я стиснул зубы.

— Что?

— Почему бы тебе не остаться еще немного? Твой отец и я…

Я вмешался.

— Не трать зря свое дыхание, мама.

Она открыла рот, но была прервана, когда мой отец начал кашлять. Ее глаза расширились, и в них мелькнула вспышка страха, когда она вскочила на ноги и бросилась к нему. Он поднес свой нетронутый белый носовой платок ко рту и продолжал кашлять, его грудь хрипела от резких звуков.

— Брэд, — тихо выдохнула Саванна, выглядя слегка огорченной.

Мои кулаки сжались по бокам, и я боролся с желанием бежать, выйти из этих железных ворот и никогда не возвращаться. Это место не пахло ни комфортом, ни радостью — это была смертельная ловушка.

Приступ кашля прекратился, и он выпрямил спину.

— Мэддокс, я хочу поговорить с тобой. Приходи ко мне в кабинет, — сказал он своим обычным жестким голосом. В его словах не было фамильярности или теплоты, как отец должен говорить со своим сыном. Он говорил со мной так, как будто я был одним из его чертовых служащих.

Он встал и ушел, не дожидаясь, пока я пойду за ним. Я уже сделал шаг назад, отказываясь следовать его чертовым приказам.

— Пожалуйста, — прошептала дорогая мамочка.

Мои ноги остановились, и я свернул шею, сжав губы. Мышцы моей груди напряглись, и против моей воли ноги понесли меня к отцовскому кабинету.

Я вошел внутрь и обнаружил, что он сидит за столом. Он кивнул на бутылку виски на подносе.

— Выпьешь?

Я издал тихий, лишенный юмора смешок. Да, если бы мне пришлось пережить этот разговор с отцом, мне определенно нужно было выпить. Я налил полный стакан и быстро осушил его, чувствуя жжение в горле, и мои глаза заслезились.

— Я разговаривал с твоим тренером на прошлой неделе, — начал он.

— Следишь за мной? — Я весело фыркнул.

Его глаза ожесточились.

— Он сказал, что ты один из его лучших игроков. Это хорошо знать.

Похвала… от Брэда Коултера? Хм. Я не собирался попасть в эту ловушку. Я едва мог вспомнить, когда в последний раз мой отец сказал мне что-то хотя бы отдаленно приятное. Мне было… может, пять или шесть лет? Это было почти два десятилетия назад.

Он склонил голову набок.

— Я слышал, ты встречаешься с Лилой, — сказал он невозмутимо. — Ты нам не сказал.

Я поставил пустой стакан на его стол и сжал кулаки. Была причина, по которой я никогда не приводил Лилу сюда. Я хотел держать ее подальше от токсичности, которой были мои родители. Они не заслужили дышать с ней одним воздухом.

— Это то, почему мы здесь? Чтобы поговорить о моей личной жизни? Да ладно, отец. Это ниже тебя.

Отец на мгновение замолчал. Я не хотел играть в его игру, я действительно не хотел.

Я схватил бутылку виски в руку и сделал шаг назад, поднимая бутылку в притворном приветствии.

— Хороший разговор, Брэд.

Его ноздри раздулись от вопиющего неуважения, но я уже уходил, не дожидаясь его ответа. Сердце колотилось в груди, по коже мурашки бегали и чесались от потребности уйти от него, от этого удушающего места.

Его следующие слова остановили меня, мои ноги внезапно остановились.

— Не делай ей больно.

Моя спина резко выпрямилась, и я повернулся к нему лицом с низким рычанием на губах.

— Я бы никогда не стал этого делать, — прошипел я. — Я не ты.

Он спокойно встал, и это действовало мне на нервы. Я ненавидел умиротворяющее выражение его лица, как будто он на самом деле БЛЯДЬ ЗАБОТИЛСЯ.

— Нет, Мэддокс. Ты не я, — согласился мой отец, как будто он почувствовал облегчение от этой мысли. — Но ты также не осознаешь, что идешь по пути саморазрушения. В конце концов, ты навредишь Лиле, сынок. И знаешь, кому будет больнее? Тебе.

Ярость прожигала мои вены, как кислота. Моя кровь яростно гудела в ушах; это было почти оглушительно. Болезненное ощущение в животе вернулось, и я боролся с желанием вырвать. В тот момент я даже не осознавал, что он назвал меня сыном. Я был слишком зол, переполнен отвращением к человеку, который должен был быть моим отцом.