— Но вы же люди, а не насекомые!

— Это только иллюстрация. Разумеется, у человека иной ароморфоз.

— А вы мне мозги не пудрите?

— Ты же сам хотел получить ответ, — пробурчал Володька, болтающий ногами на стуле.

— Ну хорошо, — сказал я почти спокойно, — а если вас не будет тридцати душ — этот ваш ароморфоз не начнется?

— Нет, — отрезал Севка.

— И что тогда?

— А что происходит с личинкой если она не окукливается?

— Ну не знаю, наверное, ее склевывает птичка.

— Ты думаешь, это смешно? — спросил Володька.

— Не смешно, — сказал я. — Не пойму только, вам обязательно надо это все делать? Нельзя ли как-нибудь обойтись без этих ваших куколок с имаго?

— А тебе обязательно надо ходить пи-пи? — ехидно осведомился брательник. — Нельзя ли как-нибудь обойтись?

— Не мы это придумали, — печально произнес Перфильев-младший. — Да и никто не придумал. Человека не спрашивают, рождаться ему или нет и чаще всего не спрашивают, хочется ли ему умереть. Он рождается и умирает. Так и мы. От нашего желания или нежелания здесь ничего не зависит. Это происходит с нами, потому что таков ход событий, предопределенный эволюцией.

— Стоп-стоп-стоп! Что-то у вас не сходится, братва! Я видел Таню собственными глазами — девочка как девочка, не повзрослела, правда, за пять лет, но в остальном ничего особенного. Ели она сейчас куколка или уже даже имаго, то почему она выглядит, как обыкновенная восьмиклассница?

— Потому, что ей так нравится! — выпалил Володька.

— Последняя стадия ароморфоза, — более научно объяснил Севка. — Полное овладение своей молекулярной структурой.

— То есть, она может выглядеть кем угодно?

— Поздравляю, додумался! — проворчал брательник. — Возьми с полки пирожок.

— Да, с вами не соскучишься, братишки.

— У вас есть еще вопросы, Александр Сергеевич?

— А почему вас не тридцать, а меньше? — спросил я. — Куда подевались еще двое? Или их не было изначально?

— Мишка Парфенов и Симка Трегубов, — сказал Володька. — Они сидят по малолетке.

— За что?

— Сперли микроскоп из кабинета биологии, а Людмила Прокофьевна их застукала. Мы ее просили не поднимать шума, но она пожаловалась Эвелине Ардалионовне, а та ментовку вызвала… Ну то, да сё, комиссия по делам несовершеннолетних… Впаяли по два года за кражу школьного имущества.

— Так значит вас все-таки тридцать! Что же вам мешает совершить этот переход на следующую стадию?

— Мы должны собраться вместе, — снова заговори Перфильев-младший.

— Все-таки — собраться? Когда и где?

— Сейчас мы этого не знаем.

— А когда будете знать?

— Когда придет время.

— Ну так может еще дождетесь своих дружков из колонии.

— А ты еще спрашивал, почему мы вам, взрослым, не доверяем, — проговорил брательник. — Да потому что вам плевать на нас!

— Ты не справедлив к Александру Сергеевичу, — впервые за все время этого странного разговора возразил дружку Севка.

— Да я и не про него, — попытался вяло оправдаться Володька.

— Ладно, братва! — сказал я. — Я не кисейная барышня… Будут вам дружки ваши.

— Нет, правда?! — сорвался со стула брательник, недоверчиво глядя мне в глаза.

— Правда, — ответил я. — При одном условии.

— Ну вот… — скис Володька.

— Мы слушаем вас, — спокойно произнес Перфильев-младший.

— Чтобы с вами ни происходило, куда бы вы ни собрались — держать меня в курсе!

— Обещаем вам это, — последовал ответ.

— Вот и столковались!

И в этот момент в дверь постучала Ксения.

— Мужички, идите ужинать! — послышался приглушенный филенкой ее голос.

— И правда, парни! — сказал я. — Пойдем-те жрать!

Брательник разобрал свою баррикаду и мы отправились мыть руки и садится за стол. Покуда сестрица потчевала нас котлетами с картофельным пюре и поила компотом, я по большей части молчал, прислушиваясь к собственным ощущениям. После этого разговора мне стало одновременно легче и труднее. В глубине души я все еще надеялся, что это игра, вроде тех, что устраивает Илга для этих же пацанов, только придуманная ими самостоятельно, но все же я понимал, что по возможности надо быть готовым ко всему.

После ужина поехал в школу, чтобы вести занятия в секции. Севка сказал, что сам доберется до дому. С моей стороны возражений не последовало. Когда я вошел в спортзал и увидел, что Вадик Красильников уже построил моих самбистов, мне самому стало удивительно, насколько я способен радоваться таким пустякам? Пусть среди построившихся больше половины было тех пацанов, которые помечены в списке Третьяковского индексом ГЛ, здесь они вели себя как обыкновенные подростки.

Не знаю, чтобы я отдал, если бы вся эта история по окукливающихся сверхчеловеков оказалась ребячьей выдумкой, начитавшихся фантастики! Мало ли чего у них бродит в головах? Я что ли в их возрасте не воображал себя Робинзоном Крузо или Штирлицем? Разница только в том, что эти юные головорезы более организованы и последовательны. Уж чего-чего, а этого у них не отнять. Как бы то ни было, их нельзя обманывать. Раз уж обещал вытащить Парфенова и Трегубова из колонии для несовершеннолетних, обязан вытащить.