Суда ждут в порту. Мы отгородились от моря, спасая нашу хрупкую каменную столицу. Позже, выехав на набережную, я вышел из машины и глянул через парапет. Поверхность воды в зазубринах мелких нервных волн действительно качалась гораздо ближе обычного.

Ночью был ураган, и мне хорошо представлялось, как бесилась в штормовом припадке Балтика, выплёскиваясь в Неву, и как стонал под её напором гранит каналов. Это напоминало «Преступление и наказание», эпизод про глюки Свидригайлова. Теперь сложно представить, что вода когда-то поднималась до уровня тротуаров, чтобы перехлестнуть за каменные борта и попытаться отвоевать территорию, которая раньше сдавалась ей без боя. И мне казался странно близким этот образ города, к самому горлу которого подступает наводнение.

Началось всё настолько просто и незатейливо, что я даже удивился, как такому простому и незатейливому нашлось место в моей жизни. И это после того, как я отметил «три четверти» – семьдесят пятый выезд за «Зенит», – сломал руку в драке в Махачкале, проехал на машине четыре страны… в общем – после того, как прошло лето.

Она сказала, что беременна. Я мысленно проклял «авось», на который понадеялся в тот вечер, а вслух спросил, что же она предлагает нам теперь делать. Жить вместе, ответила она. На свадьбе она не настаивает, но очень хочет, чтобы ребёнок носил мою фамилию, поэтому лучше было бы пожениться.

Я не стал с нею спорить. Я, как аквалангист, всплывший с немыслимых глубин, болтался на тривиальной поверхности и не понимал, чего от меня хотят. Она переехала ко мне, и я стал приходить домой, как в гости. Единственным напоминанием о том, что квартира всё-таки моя, был мой кот Пушист, который мчался ко мне, едва я переступал порог, и более не отходил от меня весь вечер. Определённо, он тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Дома меня больше не встречала привычная тишина, и теперь казалось, что он опустел, хотя всё было наоборот.

Мы поженились. Прикиньте, мы поженились! Нет, всё-таки она мне очень нравилась, и все предшествующие этому два месяца знакомства мы прекрасно проводили время вместе… Только мне не хотелось никого звать на свадьбу. Саша был моим свидетелем, да пришлось пригласить школьных корешей – Димку, Карася и Серёгу. Даже Андрюха остался за бортом и не в курсе – он бы обязательно выдал меня друзьям-фанатам, а я ещё сам не настолько смирился со своим новым семейным положением, чтобы трепать о нём всем и каждому.

Свадьбу нам удалось сыграть очень быстро, на подготовку ушло меньше двух недель. Она вся была торопливой и тихой, будто боялась кого-то спугнуть. Впрочем, она прошла неплохо, только к концу дня пришло ощущение, что я сделал что-то страшное и непоправимое.

Ещё недавно мне казалось, что я вполне успешно рулю ненадёжной, но манёвренной посудиной моей жизни, уворачиваясь от омутов и водоворотов. Теперь же я чувствовал себя Колобком, который от одного ушёл, от другого ушёл, но, в конце концов, всё же срезался.

Чего я при всём желании не могу сказать, так это того, что мы с ней жили плохо. Напротив, любому своему другу я бы посоветовал именно такую жену. Мы ни разу не поссорились. Не потому, что она мне уступала, просто я сам стеснялся спорить с этой чужой девушкой. Мы с нею разговаривали – чаще о каких-то текущих делах, мы ездили с нею в гости и на шашлыки, я возил её по магазинам и к её родителям (иногда она оставалась у них на два-три дня, и я против воли радовался этому). Она готовила и вообще много чего делала дома, а я неискренне хвалил в ней то, что день ото дня всё больше меня раздражало. Только поначалу, когда она заговаривала о ребёнке, я впадал в какое-то оцепенение и под разными предлогами старался убраться подальше. Потом она перестала об этом говорить.

Она не любила футбол. Вообще. И это было хуже всего. Хоть бы она болела за другую команду! Хоть бы даже за «мясо», как та же Олеська, моя первая любовь… Нет, ей было просто неинтересно. Хочешь – иди. Трать своё время, но пожалей моё. А слова о том, что футбол не стоит потраченного на него времени, для меня всегда были равносильны заявлению, что Земля плоская.

Я же по-прежнему ходил на матчи – мы хорошо шли в группе Лиги чемпионов, – и там ненадолго забывался. Но это было не единственное средство, к которому я прибегал.

Раз или два в неделю я приезжал в бар к Кирюхе – лидер нашего фанатского объединения уже год как обзавёлся собственным баром, где мы творили, что хотели. Чаще всего это были будни, когда посетителей поменьше. Я садился в углу у стойки, брал виски – сразу бутылку, – и целеустремлённо пил его, наливая по полстакана, закуривая бесчисленными сигаретами. Нельзя сказать, что от этого мне было сильно легче – после двух полстаканов накатывала тоска по загубленной жизни. Когда уровень янтарной жидкости подбирался к середине бутылки, начинало казаться, будто всё происходит не со мной, а с кем-то другим – глупым и неуклюжим. На предпоследнем стакане я совсем переставал думать о своём будущем (а я о нём думал постоянно, даже во сне) и начинал вспоминать свои путешествия, выезды, придумывать новые и разные прикольные истории, в которые я, может быть, попаду. Парочку особо удачных я даже записал на салфетках, вот только почерк мой тогдашний уж больно трудно разобрать. Потом внезапно являлось просветление под руку с отчаянием – я понимал, что этого уже никогда не будет. Что теперь нужно стать другим ради ребёнка. И я им стану. Но даже если захочу вернуться в прежнюю жизнь, когда он подрастёт, то уже не смогу. Потому, что она уже не будет прежней. И Ксюша никогда уже не будет со мной. Никогда, никогда и ничего больше не будет!