– Ладно, ладно… - ехидный зигзаг изломил губы моей визави. – Долго еще?

– Пришли! – я торжественно качнул «бабушкиным» чемоданом, куртуазно отобранным при встрече.

Солнце пригревало, и я облегченно вдохнул прохладный воздух парадного. Оборот лестницы… Еще…

Звонок приглушенно рассыпался за дверями, и вскоре настороженный голосок осведомился:

– Кто?

– Я!

Запоры радостно щелкнули, распахивая дверь – и Мелкая, показавшись на пороге, вдруг отступила, пригасив улыбку. Я не сразу понял, в чем дело, а вот Жозефина Ивановна мигом сообразила, и спокойно молвила из-за моего плеча:

– Я не за тобой, а к тебе. Можно?

– Проходите… - забормотала девушка, пропуская гостей – и бросая на меня умоляющий взгляд.

Я ободряюще улыбнулся: всё нормально, сестричка!

– Не беспокойся, Тома, - с притворным вздохом сказала нечаянная родственница. – Скверная из меня бабушка получилась, а потому претендовать на что-то большее, чем разговор по душам, я просто не имею права. Да и то…

Мелкая вспыхнула, выдавливая натужную улыбку, но момент общей неловкости сгладила Софи. Выглянув из дверей, она мило улыбнулась, вытирая руки о передник, и зажурчала:

– Поговорить и за обедом можно! Прошу к столу!
– пройдя на кухню, Ёлгина повысила голос: - Сразу признаюсь: мои отношения с кулинарией – весьма напряженные! Готовила Тома…

Мы чинно уселись вокруг стола, и Софи выставила целую миску салата из помидоров и огурцов, с обилием мелко порезанного укропа, и сдобренное «Провансалем». Белое, словно взбитое пюре подавалось отдельно, как и блюдо с отварными сосисками. Мелкая покраснела.

– Курица кончилась… - сбивчиво оправдалась она. – Вот я и…

– Томочка, - пропел я, - все очень-очень вкусно!

– Действительно, - все еще черные брови Жозефины Ивановны вскинулись удивленным «домиком». – Не пюре, а произведение искусства. Я не подлизываюсь!

– Вы… - несмело затянула Тома. – Мой папа – ваш сын?

– Да, деточка… - вздохнула бабушка.

– А… дед?

– Деда больше нет… Мне и самой-то семьдесят уже, а Вернер был куда старше.

– Семьдесят?! – поразилась Софи. – Не может быть!

– Может, - усмехнулась Жозефина Ивановна, обращая взгляд на Тому. – Мы с твоим дедом познакомились в сорок втором… Я проходила переподготовку в Новосибирске, а Вернер Эберлейн… жил в Могочино. В сорок третьем родился твой отец, Тома. Вернер настоял, чтобы Эрнесту дали его фамилию. Потом… жизнь развела нас с дедом. Мы с твоим папой жили в Ташкенте, я преподавала немецкий в тамошнем университете, а в шестьдесят третьем Эрнест встретил твою маму… Ее отец был самураем, как он сам признавался, а звали его то ли Токаси, то ли Тосио… не помню уже. Работал сначала в Японском коммунистическом, потом в Туркестанском бюро… Дочери он дал имя Дзюнко, но все звали девочку Зинкой. Так и в паспорте записали…

– Да… - вытолкнула Мелкая. – Мама рассказывала…

– Чуть не забыла… - ворчливо заговорила Жозефина Гессау. – Я вам немножко фруктов привезла – клубники, черешни… Тут, на северах, такое не растет!

Она выставила на стол пару трехлитровых банок, по самые капроновые крышки набитые отборными плодами из солнечного Узбекистана.

– Здорово… - простодушно восхитилась Софи. – Будет на десерт! – и похвасталась: - А мы с Томой тоже скоро – на юга! В Крым!

Мелкая посмотрела на меня, тая вопрос в зрачках, я ей ласково подмигнул.

– Поедете с нами? – с запинкой предложила внучка.

– С удовольствием! – прочувствованно ответила бабушка.

Среда, 28 июня. Вечер

Ленинград, Литейный проспект, «Большой дом»

Вкрадчивая синева вечера помаленьку наливалась непроглядной чернотой, копила мрак за стеклами, а город будто противился наступлению ночи – сиял тысячами окон, зажигал фонари… Суетливые потоки машин, словно подкрепление силам света, скрещивали лучи фар.

Ленинградские улицы удерживали позиции, а вот темные абрисы крыш всё смутнее выделялись в небе, сливаясь с кромешной порой…

Минцев устало отер лицо, словно творя намаз. Откинулся на спинку, повертел головой, разминая шею. Пора?

Глянув на часы, он нахмурился. Ладно, еще пятнадцать минут – и домой. Света ругать не будет, так ведь недовольство копится, а терпение тает…

Вздохнув, Жора подтянул к себе несколько бумаг, зажатых скрепкой. Донесение из Черноголовки.

Он перевернул листки. Денис Иванович Ладыженский. Угу…

Серьезный товарищ, цепкий…

Минцев внимательно прочитал, понятливо улыбаясь. Девчонку завел объект…

– Да куда ж нам без девчонок… - проворчал он, и отложил бумаги.

Объект бегал, объект танцевал, ухлестывал за девушкой, усиленно занимался математикой, в затеянные «физруком» разговоры вступал, показав себя честным и порядочным гражданином… И ни на час не покидал поселок!

А через неделю после его отъезда из Ленинграда, товарищу Андропову доставили двенадцатое по счету письмо.