Шрифт:
* * *
Часам к пяти мы собрали всю картошку. Еще и проборонили деляну граблями, сыскав полдесятка клубней, а сухую ботву вместе с бурьяном сгребли в пару куч – гори, гори ясно…
Наступила очередь самой нудной части уборки – все вооружились ведрами, окружили кучу сохнущей картошки, и начали ее перебирать.
Мелочь отдельно, гнилье – в будущий костер, средний размер – на семена, а крупнячок про запас. В мешки ссыпали по три ведра, чтоб не надрываться зря.
«Всё!» – выдохнул я, отряхивая и сворачивая брезент.
Запас на зиму погрузили в райкомовскую «Волгу», и дядя Вадим с Томиным папой убыли.
* * *
– Перетаскают в гараж, и наверняка остограммятся… – ворчала бабуся.
– Ну, не без этого, – улыбнулась мама Люба, прихорашиваясь.
Она только что покинула душевую будку – это сооружение, увенчанное черной бочкой, светилось свежеоструганными досками в углу дачного участка, там, где буйно разрослась малина с колючками, как у опунции. Судя по бодрому журчанию, нагревшаяся за день вода иссякала… Или мне тоже достанется?
Хлопнула дверь. Сияя чистотой, по тропинке вышагивала Тома, заматывая голову полотенцем.
– Неужто не всё слила? – забрюзжал я, перенимая местные селянские привычки.
– Литра два осталось! – хихикнула девушка, проходя.
Неожиданно она обняла меня за шею, прижимаясь накрепко, и поцеловала с какой-то неутолимой жадностью. Сердце мое заколотилось чаще – руки стиснули узенькую талию, ощущая горячее тело под тонкой тканью. Ладони опустились гораздо ниже дозволенного, но Тома не отпрянула, а промурлыкала, щуря зеленые шалые глаза:
– Спасибо, что помог! Не то бы и завтра ехать пришлось! Бабушка тебе ведро картошки отсыпала в сумку – самой отборной. Порадуешь маму…
Чмокнув меня напоследок, она мило улыбнулась и продефелировала к дому, а я побрел в душ.
Теплая вода, чтобы смыть пыль и пот – это, конечно, здорово. Потом мы вчетвером потащимся на станцию с чувством исполненного долга; разумеется, успеем на электричку, а она прикатит полупустая, и мы, довольные, займем сидячие места…
Но все эти приятные мелочи жизни тускнели, стоило мне провести языком, слизывая тающий вкус Томиных губ.
Раздевшись, я повернул кран, и на меня брызнула благословенная теплая вода.
Мыло… Остаток в тюбике «Шампунь «Крапивный»… Хватило!
Ведра три пролилось на меня, смывая грязь. А смута осталась.
Я вытирался полотенцем и глядел в окошко. Тома натянула пошитые мной джинсы, и, в новенькой блузке-батничке, крутилась на веранде перед старым трюмо.
Зеленые Томины глаза…
Серые глаза Оленьки…
Кузины светло-карие…
И черные глаза Мелкой…
Я запутался.
Глава 14
Вторник, 12 сентября. День
Ленинград, улица 8-я Красноармейская
Уроки закончились, и школа утихла. Обычно, после переменки, в коридорах гуляет шумок – из-за дверей доносятся голоса учителей или же лепет тех несчастных, которых вызвали к доске; хиханьки да хаханьки, множественное движение…
Но прозвенит звонок, последний за день, и классы будто взрываются – толпы гавриков с гаврицами, оглушая мир воинственными криками, радостным смехом, конским топотом, вырываются на свободу. Минует совсем малое время, и слух улавливает лишь стук швабр да звяканье ведер – это дежурные наводят чистоту…
Продленка? Ее почти не слышно. Учительская? Там одна Эльвира задержалась – проверяет тетради. А на нашем этаже…
– Дюха-а! – пронзительно заорал Резник. – Глянь – ровно?
Сёма с ногами забрался на шаткий стул, и прижимал к стене деревянный брусок, длинный и тонкий, оструганный лично учителем труда и ошкуренный нашими «умелыми руками».
– Чуть-чуть на себя… Еще… Стоп!
Паштет сунул отвертку в заранее просверленное отверстие, и покрутил ею, скрипя штукатуркой. Выставил метку.
– Готово! Убирай… Дрель где?
Ара с готовностью подал ему увесистый агрегат с дополнительной ручкой, потертый в школьных ремонтах, а я сноровисто подтянул удлинитель – пару обычных розеток, прикрученных к фанерке. Гибкий провод змеился от древней эбонитовой розетки, невесть когда заляпанной брызгами краски.
Дрель взвыла и злобно завизжала, копотя пылью.
– Всё, всё! – запереживал Акопян. – Там дальше щит из досок!
– А я человек увлекающийся! – ухмыльнулся Паштет, картинно пристраивая электроинструмент на плечо. Крупный, круглолицый, он так и просился на эпичное полотно.