Шрифт:
Или вот еще:
Среди всех других предметов Выделяется Далметов Несравненной красотой, Неоцененной тобой. Удивительно и мило, Что пришла ко мне Людмила. Напоила молоком, И растаял в горле ком.В нашей домашней библиотеке имелся уже довольно редкий в то время сборник Николая Олейникова. Как-то я весь вечер читала его стихи, и Довлатов пришел от них в восторг. Например, к красавице Ирине Щеголевой, вдове папиного друга Пал Палыча и близкой приятельнице моих родителей:
Тянется ужин. Блещет бокал Пищей нагружен, Я задремал. Вижу: напротив Дама сидит. Прямо не дама, А динамит. Гладкая кожа, Ест не спеша… Боже мой, Боже, Как хороша. Я поднимаюсь И говорю: — Я извиняюсь, Но я горю! — Я не весталка, Мой дорогой! Разве мне жалко? Боже ты мой!Довлатов воодушевился и ответил Олейникову таким стихом:
Все кругом евреи, Все кругом жиды. В Польше и Корее Нет другой среды. И на племя это Смотрит сверху вниз Беллетрист Далметов — Антисемитист.Сергей впитывал смешное, как губка, и, слегка редактируя и видоизменяя, производил собственные шутки и остроты. Например, его фраза «две хулиганки — Сцилла Абрамовна и Харибда Моисеевна» почерпнута из любимого высказывания Рейна «что мне Гекуба Борисовна, что я Гекубе Борисовне?».
Мои родители очень дружили с одним из самых остроумных людей ХХ столетия Валентином Иосифовичем Стеничем (Сметаничем). Он был первоклассным переводчиком и перевел, в частности, «Улисса» Джойса и Дос Пассоса. Был расстрелян в 1938 году. Мама рассказывала, что его острого языка боялись, как чумы, и помнила множество его шуток. Довлатов, услышав их, очень расстраивался, что не он их автор.
Например, в редакции, где работал Стенич, не было вешалок, и все сотрудники и визитеры бросали пальто на столы и стулья. В один прекрасный день Стеничу это надоело, и он отправился к начальнику отдела снабжения. Тот, между прочим, еврей, как и Стенич. Стенич входит и говорит:
— Ну, допустим, вешалок у вас нет. Дайте хотя бы несколько гвоздей вбить в стену.
Снабженец отвечает:
— Гвоздей у нас тоже нет.
Тут Стенич прищурился и спрашивает:
— А Христа нашего батюшку распинать у вас были гвозди?
Мама рассказывала и про шутки Хармса, Олейникова и Евгения Шварца. Как-то Хармс вошел в редакцию и сказал: «Мне поставили телефон. Номер 32-08. Запомнить легко: 32 зуба и восемь пальцев».
Через несколько дней я позвонила Сергею и попросила телефон нашего общего знакомого. Дело было срочное. Он тут же его продиктовал. Я звонила несколько раз, но попадала не туда. Опять звоню Довлатову:
— Ты уверен, что 475-93 правильный телефон?
— Не 93, а 97.
— Ты сказал 93.
— Подумаешь, ошибся на четыре цифры. Какая разница!
Вообще ошибался он часто. Я как-то показала ему путеводитель по Ленинграду, где было написано, что в центре Дворцовой площади установлен Александрийский столп, увенчанный позолоченной фигурой ангела в натуральную величину с лицом Александра I. Довлатов тут же украсил этой информацией свое «Соло на ундервуде» следующим образом: «Писатель Уксусов: Над Ленинградом сияет шпиль Адмиралтейства. Он увенчан фигурой ангела в натуральную величину!»
Сергея (он же писатель Уксусов) не смутило, что шпиль Адмиралтейства увенчан не ангелом, а корабликом.
Я как-то упомянула, что люблю Тулуз-Лотрека и через несколько дней мне была преподнесена «Биография Тулуз-Лотрека» с такой дарственной надписью:
Я дарю тебе Тулуза, Несравненного француза. Пусть послужит сей Тулуз Укрепленью наших уз.К сожалению, я не могла похвастаться перед друзьями подарком. Печати свидетельствовали, что Сергей стащил Тулуза из библиотеки Дома писателей.