Шрифт:
Из Бостона в Нью-Йорк
Сереженька!
Нотки пессимизма и неверие в светлое будущее так понятны и естественны. Они всегда сменяют эйфорию первых месяцев. Я помню, как мне было смешно и грустно читать твои наставления из Ленинграда, что «лучше всего искать себя или работать в области русской культуры». Кому она тут нужна и что мы можем к ней добавить? Дюжину иронических историй, памфлетов, очерков или книгу о нашей неудачной жизни? Или сплетни об оставшихся там друзьях и недругах?
Сережа, единственное, что может принести деньги, славу и независимость, — это кино или телевидение. Сценарий о «Доме» звучит очень мило, но я, к сожалению, не знаю бруклинской атмосферы, не слышу историй и анекдотов, из которых складываются «мафиообразные» сюжеты. Впрочем, и это не безнадежно.
Что же касается моего обруганного тобой варианта заявки, то ты не представляешь, какие в ней таятся возможности. Я уже постепенно добавляю и придаю смысл вещам, которые кажутся тебе бессмысленными и пародийными. Впрочем, «Дом» тоже надо обдумывать. Я скоро буду в Н.-Й. Если тебе удастся не напиться, мы сможем обстоятельно и подробно обо всем поговорить. Только не впадай в уныние! Читал ли ты рассказ Львова «Отель Амбассадор»? По-моему, Перельмаша от сексуальной недостаточности повредился, раз печатает этот маразм. Роман Лимонова «Это я, Эдичка» по сравнению с этим — просто «Бедная Лиза». Хотя бы есть в нем сила и страстность его низковатых чувств.
В общем, как писал Булгаков, я приеду, и все станет на свои места. Не грусти, обнимаю тебя, поцелуй маму.
Люда
Прошло месяца полтора, Довлатов меня не теребил, и я решила, что идея завяла на корню. Но осенью я получила от него письмо.
13 октября 1981 года
Людочка, здравствуй!
Обращаюсь к тебе по литературному делу. У меня есть реальная возможность завязать отношения с Голливудом. Они хотят русский эмигр. фильм (как известно, эмигр. тема в Голливуде очень ходовая. «Крестный отец», «Хлеб и шоколад»…). У меня есть исходная ситуация. По-моему, ничего…
Некий Черняк, в эмиграции лет шесть. Возраст — 50-60. Такой брутальный еврей из Кишинева. Еврейский Зорба. Немного Бендер, немного Крик. Подонок и герой. Многое перепробовал в эмиграции. Имеет трак[20], занимается перевозками. Знакомится с неким, допустим, Аликом. Тот врач, приехал недавно. Для получения медицинской лицензии требуется несколько лет. А у Алика сын — вундеркинд. Новый Буся Гольдштейн[21]. Его надо учить, денег нет. И вот Черняк решает: «Жизнь прожита глупо. Жен бросил. Родину бросил. Детей не завел. Надо раздобыть деньги вундеркинду. Любой ценой».
Алик же знакомится с американкой. Приехала из Теннесси учиться живописи. Живет у богатой тетки. Склеить местную — один из ходовых путей ассимиляции. Чаще в мечтах нежели реально. У Алика смесь корысти и эротического влечения. Девушка еще менее устроена. Черняк решает жениться на богатой тетке (это я уже приблизительно фантазирую. Образы Бендера и Крика можно эксплуатировать нещадно. Американцы их не знают). Тот же Черняк создает пародийную еврейскую мафию. Короче, не знаю, что дальше… Нужна афера, грандиозная и смехотворная. Основанная на трогательном полузнании Америки. Нужен какой-то анекдот… финал, условно и пошло говоря — мальчик, играющий на скрипке. Его концерт… А спаситель Черняк в траффике[22]… Все это условно.
Люда, придумай срочно что-нибудь. Напишем вдвоем заявку. Режиссер, очень заинтересованный, есть. Американский гражданин. С американским киноопытом и связями. Зовут Яша Бронштейн[23]. Наведи справки. О нем много писали года два назад. Все это, мне кажется, реально. Жду.
Из Бостона в Нью-Йорк
Серёженька!
Прости, не сразу отвечаю. Когда я получила твое письмо, меня охватил такой энтузиазм, что я ринулась звонить, но никто не отвечал. Потом уехала на три дня и только сегодня вернулась. У нас такая золотая осень, что… Но, прости, ты ненавидишь природу.
Итак, идея писать сценарий для Голливуда, да еще в соавторстве с тобой — идея соблазнительная настолько, что приближается к мечте. И, более того, это осуществимая мечта, мне кажется, у нас бы получилось — мы обладаем схожей системой мышления, юмором и подходом. Но!!! Надо хотя бы приблизительно понять мотивы. На одной странице письма ты допустил две кардинальные (или радикальные, черт их знает) ошибки, основанные на даже приблизительном незнании Америки. А ведь ты что-то на этом строил.
1. Для того, чтобы учить вундеркинда музыке (назовем его условно Буся Гольдштейн), в Америке деньги не нужны. И чем ты беднее, тем лучше: получишь полную стипендию. На ученье, на еду, на жилье, на книги. Еще какой-нибудь маразматический миллиардер подарит Страдивариуса. Плохо middle class'y, который зарабатывает 25–30 тысяч в год. Ниже этой цифры вундеркиндов и очень талантливых детей учат бесплатно.
2. Врач не должен тратить «долгие годы», чтобы получить лицензию. Он должен сдать экзамены. Некоторые умудряются сделать это через пять-шесть месяцев, другие, побездарнее, через один-два года. [Тут я была неправа. У многих врачей действительно ушли «долгие годы» на сдачу экзаменов и прохождение резидентуры. — Л. Ш.]
Мне кажется, смешнее, если просто человек 35-40 лет, мечтавший о красивой жизни там, в СССР, и представляющий ее себе своим кривобоким, искаженным сознанием, приезжает с твердым намерением ни минуты НЕ работать. Он видит, что это возможно, но красоты от вэлфера[24] нет, и он (как Остап, пожалуйста) изыскивает доступные ему способы разбогатеть. Тут и роскошные бабы с Ист-Сайда[25], и Лас-Вегас, и мажордом в богатом доме (как Лимонов), соблазняющий хозяйку… Конечно, он терпит фиаско. (Мой шеф в университете говорил «теряет фиаску».) Кончить это можно курсами программистов, или женитьбой на своей же черновицкой еврейке. (У меня прекрасные есть эпизоды — напомни, расскажу подробнее.)
Он может временно открыть секс-шоп или подъезжать на лодке к советским судам, покупать у советских моряков рыбу и продавать эмигрантам в Бруклине. Примеры имеются.
Если это серьезно, давай напишем вместе вариант заявки. Я приеду, обсудим. Беднягу Остапа можно эксплуатировать нещадно с последующей ссылкой на первоисточники.
Обнимаю, отвечай.
Люда
31 октября 1981 года
Милая Люда!
Твои замечания справедливы. Давай изменим акценты. Вернее — уточним.
Сценарий называется «Дом». Первое — это синоним родины. Второе — реальный эмигрантский дом в Куинсе или Бруклине. Там происходит какая-то жизнь. Психологическая основа всех событий такова. Люди не знают Америки. Набиты информацией «от противного». Жаждут немедленной реализации «возможностей». Такие всплывшие советские камбалы. Есть Зорба, он же Бендер или Крик. Пытающийся жениться на вдове-миллионерше. Привыкший, что быть женихом — высокая должность и милость. Организующий смехотворную русскую мафию. Есть врач (да какой он врач — жалкий зубной техник). Провоцирующий американского дога на укус себя. И получить, как он слышал, большие деньги за это. Пытающийся вызвать автокатастрофу. Умеренно пострадать и тоже нажиться.
Представь такую сцену. Врач и собака. Собака безнадежно добра. А он готов ее сам укусить. На бумаге это глупо. Как всякая пантомима. Но в кино может быть смешно необычайно.
Мальчик не Буся Гольдштейн. Это дядя Моня так полагает. Мальчик играет в бейсбол. А скрипка ценою в 28 рублей хранится в банковском сейфе.
Короче — показать русскую жизнь в Нью-Йорке. Видя ее смешной и трогательной. С голодовкой возле ООН. И с этой собакой. С приехавшей умирающей старухой. Не безнадежной, и, поэтому, поправившейся. Не хватает ключевого анекдота. Надо бы поговорить три-четыре часа. Потом сесть и написать заявку. В один день.
У меня все хорошо. Все постепенно куда-то движется. <…>
Мы оба считали, что фильм должен быть многоплановым. Главная идея, как я уже сказала, заключалась в показе жизни русских эмигрантов в Америке. Но не «вообще» абстрактной русской эмиграции, а различных ее слоев. Ошибка наша заключалась в том, что мы хотели объять необъятное, то есть затронуть многие наболевшие американские проблемы — экологическое загрязнение, сексуальные аномалии, промышленный шпионаж, активность КГБ (обсуждение сценария происходило в разгар холодной войны, за несколько лет до перестройки).
При этом фильм, разумеется, должен был быть коммерческим, но не позорным…
В течение десяти дней мы увлеченно работали по телефону. Скрипач сменялся пианистом, пианист — баскетболистом, баскетболист — певицей. Включались сцены драк и перестрелок, взрывов и взломов. Но нам все казалось вялым и недостаточно драматичным.
Следующее Сережино письмо было вполне обнадеживающим:
10 ноября 1981 года
Милая Люда!
Яша очень торопит с заявкой. Говорит, что перспективы и возможности укрепились. Что Си-би-эс[26] как-то особо заинтересовано и что мне будет звонить вице-президент, некая Эстер Шапиро (что заведомо приводит меня в ужас). Может, в финале засадить какой-то поджог со страховкой. Пожар — обновление — мудрость?
Он сказал: «Вы будете идиотом, если не попытаете счастья». Я сказал ему о тебе. Он что-то прочел, слышал. Давай твои соображения.
С.
«Некая» Эстер Шапиро нас подстегнула. Мы обсуждали, спорили, соглашались и отметали предложения друг друга, пока весной 1982 года не остановились на варианте, который понравился нам обоим. Наш сценарий Сергей назвал элегантно и загадочно:
Действующие лица:
Главный герой — брутальный одесский еврей, 50-55 лет по имени Моня. По характеру — немного грек Зорба, немного Беня Крик, немного — Остап Бендер. Добрый, широкий подонок, полууголовник, полугерой. У него есть грузовик, и официально он занимается перевозкой мебели. Живет он, естественно, на Брайтон-Бич.
[Часто бывая на Брайтон-Бич, Сережа со многими такими персонажами был знаком, и они боготворили его. Он этим гордился и этого стеснялся. — Л. Ш.]
Героиня — молодая женщина, Рита, 22 года, из Москвы. У нее чудесный голос — колоратурное сопрано, но она из-за еврейства не была принята в Московскую консерваторию и работала воспитательницей в детском саду. Она вышла замуж за молодого инженера, но он бросил ее еще в Вене. Рита оказалась в Нью-Йорке без языка, без профессии, без единой близкой души. При этом она — дама с фанаберией, не желает общаться с эмигрантами, а хочет ассимилироваться и стать настоящей американкой. Для того, чтобы выучить язык, она поступает работать прислугой в богатый дом в фешенебельном пригороде Нью-Йорка. Это может быть Весчестер или Скарсдейл.
Хозяин дома — Джулиан, 55 лет [списан с кузена моей мамы — Л. Ш.]. Импозантный, успешный, энергичный бизнесмен, символ сегодняшнего делового мира. Он ведет торговые дела с советскими — продает буровые трубы, компьютеры и медицинское оборудование. Он немного говорит по-русски, и они наняли Риту для практики в русском языке. Джулиан летает на «Конкорде» то в Европу, то в Сингапур, привозит дорогие подарки жене, водит ее в фешенебельные рестораны. Рита им восхищается и, может быть, немного влюблена.
Хозяйка дома — Викки, 40-45 лет, очень миловидная дама, от скуки слегка лесбиянка, капризна, взбалмошна, но добрая и отзывчивая. Викки неплохо рисует, играет в теннис, состоит в нескольких благотворительных организациях, но ее ничего не радует. У нее время от времени бывают депрессии (так называемый middle age crisis — кризис середины жизни).
Сын хозяев — Давид, 21 год, студент Колумбийского университета, вегетарианец, «зеленый», то есть борец за экологическую чистоту планеты и то ли сторонник, то ли противник абортов, защитник животных, обливающий красной краской меховые шубы. Постоянно участвует в различных демонстрациях протеста.