— Какое?

— Кустов — оборотень!

В пользу этого утверждения говорит и странное недовольство Кустовым со стороны Алтая. Собаки оборотней не жалуют.

Аргумент не самый железобетонный, но становится последней соломинкой, что ломает хребет верблюду.

— Он способен принять личину любого человека, которого знает лично, — развиваю мысль я. — Но у всего есть обратная сторона.

Подымаю указательный палец правой руки.

— Знаете, какое слабое место этой твари? Оборотень может менять внешность, но не одежду. Отсюда и постоянный капитанский мундир. А ещё у меня есть подходящая кандидатура в оборотни!

— Вы меня удивляете, господин ротмистр! — поражённо произносит Сухоруков. — Вам бы в жандармерии служить или военной контрразведке, а не в полевых частях…

— Мне предлагали… Подполковник Николов звал. Но я отказался.

— Зря! — качает головой Сухоруков. — Впрочем, воля ваша. Так кто он — этот самый таинственный оборотень?

— Недобитый мною штабс-капитан Вержбицкий, в последней должности адъютант командира моей бригады.

Вспоминаю нашу стихийно возникшую вражду, то, как Вержбицкий едва не погубил наш отряд, как под личиной капитана Рассохина пытался устроить покушение на Куропаткина и Алексеева. И как каждый раз ему удавалось уйти.

— То есть — это даже не японец, а свой, причём опытный офицер, который прекрасно разбирается в нашей «кухне»! — напрягается Сухоруков.

— Боюсь, мой ответ — да.

— Да уж, не порадовали вы меня, Николай Михайлович, — грустит жандарм. — Оборотень на то и оборотень, что способен воплотиться в кого угодно… Как прикажете его искать?

— Нет уж, увольте: приказывать станете вы.

Сухоруков замирает, не веря ушам.

— Простите, что вы сказали?

И ребёнку ясно: не могу я его оставить наедине с такой проблемой. Тем более она касается и меня лично.

Растягиваю губы в улыбке:

— Приказы в таких делах — это скорее по вашей части. А я всего лишь буду вам советовать. Если, конечно, захотите ко мне прислушаться.

— Готов выслушать любой ваш совет! — Сухоруков смотрит на меня с надеждой.

— Нам снова понадобится чудесный нос того китайца… Как его…

— Вэй Чанга? — с улыбкой напоминает жандарм.

— Да, его! Он недавно здорово выручил меня! Пусть сослужит ещё одну службу.

— Какую именно?

Вместо ответа показываю на стопку фальшивых купюр.

Сухоруков с улыбкой кивает.

— Неплохо придумано, Николай Михайлович. Очень неплохо! Если Вэй Чанг нападёт на след, никогда его не оставит. Прикажу срочно доставить его сюда.

Бедный Вэй Чанг! Его притаскивают из какого-то кабачка, где старик собирался расслабиться. И, судя по слегка осоловелому взгляду, успел-таки причаститься стопкой-другой паршивой китайской водки.

— Здравствуй, Вэй Чанг! Нам снова нужна твоя помощь! — говорит жандарм. — Как себя чувствуешь?

Старик отвечает так витиевато, что я быстро теряю нить его рассуждений. Но вроде бы всё сводится к тому, что вот прям щаз в космос Вэй Чанг пожалуй слетать не готов, однако поводить по окрестностям длинным чувствительным носом ещё способен.

Жандарм облегчённо вздыхает.

— Слава богу, Николай Михайлович. Вэй Чанг согласился нам помогать.

Первые хорошие новости на сегодня.

Фальшивок для поисков оборотня недостаточно. Китаец просит отвезти его в место, в котором Вержбицкого (а я всё меньше и меньше сомневаюсь в том, что это не он) видели в последний раз.

— Едем к господину Астафьеву, — предлагаю я.

Там нас снова встречает Алтай.

Мне удаётся без риска для жизни потрепать его лохматую башку, потом мы идём в дом.

К счастью, «Кустов» слишком спешно и неожиданно для хозяина квартиры покинул его дом, слуга-китаянка ещё не успела сделать в комнате влажную уборку, поэтому нос Вэй Чанга ждёт целое пиршество запахов оборотня.

Какое-то время нюхач кружит по дому, заглядывая в разные уголки, затем стремительно выскакивает на улицу, оборачивается и произносит несколько лающих фраз.

— Вэй Чанг напал на след! Он ведёт в старый город, — переводит Сухоруков.

Так в Ляояне называют населённые китайцами городские кварталы с их грязью и вонью дешёвых «обжираловок».

— Вперёд! — восклицаю я.

Ужасно не терпится вынуть душу из Вержбицкого и спросить с него за смерть не только Соколово-Струнина, но и моих бойцов.

Однако мой энтузиазм быстро разбивается о хладнокровие Сухорукова.

— Не спешите, господин ротмистр! — просит он.

— А в чём дело? Оборотень может уйти… — удивляюсь я.

— Именно, — кивает жандарм.

— Тогда я вас совершенно не понимаю! — теряюсь я.