Причём, тот, кто был твоим самым близким, кому ты доверила безоговорочно всё самое личное и интимное. Кто знает о тебе то, что ты и сама никогда о себе не узнаешь.

Например, как ты выглядишь, когда спишь или во время оргазма…

И сделал это с таким жестоким равнодушием!

«Это правда».

Вот так просто!

«Это правда».

Не отпирался, не просил прощения!

Просто признался и ушёл, оставив меня с этой правдой наедине! Справляться самой!

Сбежал, словно трус!

А мне теперь что делать? Я, может, этой правды и не хотела!

Я начала взглядом искать мужа в прихожей, но он ещё не вернулся.

Я поднялась и подбежала к спальне. Да, он ещё не вернулся.

Тогда я захотела выбежать за ним на улицу. Спросить… Попросить… Умолять его забрать свои слова обратно! Сказать, что всё это неправда, он пошутил, я ослышалась…

Нет, не потому, что он был нужен мне больше жизни. Совсем не поэтому. А просто для того, чтобы прекратить эту нескончаемую, как мне тогда казалось, вечную и нестерпимую муку. Будто мою грудь вскрыли и внутрь наливают раскалённый свинец.

Раньше я слышала, что подобную боль испытывают люди при инфаркте и аневризме. Господи! В этот момент, действительно, взываешь к скорой смерти. Ждёшь её как спасение!

Я была готова уже выбежать в подъезд, но дверь открылась.

Вошёл Костя, как ни в чём не бывало.

Ему было всё также. У меня же умер муж. Умер брак. Умерла я как жена. Я умерла как человек.

На него смотрела пустая оболочка.

Костя же просто степенно снял обувь и пошёл в ванну за полотенцем и тазом с водой, чтобы помыть собаке лапы.

Я же просто стояла. Он проходил мимо, а я не сделала в этот момент ничего.

А что должна была бы?

Вцепиться ему в горло или глаза? И что бы это дало? Хотя… безумно хотелось!

Умный пёс дожидался, смотря на меня всё теми же преданными глазами, и виляя хвостом.

Я с силой сжала пальцами одной руки другую, не отрывая от них взгляд, пока Костя отмывал грязные от земли и пыли лапы золотистого ретривера.

Как жаль, что светлый дорогой мех должен был быть запачкан.

Когда Костя вернулся с тазом в ванну, а ко мне подбежал пёс, прося моего внимания и ласки, я продолжала смотреть на побелевшие пальцы, опустив глаза вниз, будто это я была виновата.

Я не знала, что сказать. Почему-то мне казалось, что если молчит Костя, сказать что-то обязана я.

Глаза же я опустила потому, что не могла посмотреть на Костю.

Опустившись на корточки, я обняла и уткнулась в шерсть ретривера, тычущегося в меня мокрым носом.

Хорошо, что произошло это, когда Кевин, а так его звали, был рядом.

Не знаю, как бы я вынесла, не окажись поблизости хотя бы его.

Костя прошёл в спальню и стянул футболку. Он тоже меня избегал.

Вначале он сел за ноутбук, но потом поднялся, прошёлся по комнате и подошёл ко мне, намереваясь меня обнять.

Я его оттолкнула.

Он попытался снова:

— Прости. Пожалуйста, прости, — нашёптывал он.

Но я снова его отпихнула, для чего мне пришлось даже встать.

— Лен, прости. — приложив уже чуть больше силы, всё же прижал меня к себе Костя.

А мне было противно.

Словно обнимал меня человек, только что помывшийся в том самом тазу, после собаки.

— Отпусти меня. — пыталась высвободиться я.

Но почему-то делала это неумело, как дети, которым некомфортно, они извиваются, словно маленькие ужики, но сил справиться со взрослым человеком, желающим их потискать, не могут.

И в этот момент мне тоже такая любовь не была нужна.

Он прижал меня сильнее.

— Отпусти! — вспомнив, что я уже взрослая и тоже сильная, пусть и не настолько, чтобы сладить с мужчиной, прокричала я. — Отпусти я сказала!

— Прости, Лен, клянусь, было только раз! Клянусь, больше никогда! Да, я тварь последняя, ненавидь, хочешь, убей. Лен, пожалуйста, я только тогда понял, как тебя люблю! Лена!..

Я всё же вырвалась.

В моих глазах читался всеуничтожающий, испепеляющий гнев.

Я схватилась за первое попавшееся, обнаружив в руке зонт. Вообще для меня применять насилие было совсем несвойственным. Я скорее постаралась бы решить вопрос, всё обсудив. Справедливости ради, скажу, что и Костя никогда не поднимал на меня руку. Злился, выражал своё недовольство крайне эмоционально, мог использовать мат, переходить на личности. Но всё, что он позволял себе в физическом плане — это, обняв, удерживать, ну, может, ещё мог толкнуть плечом.