Тогда я еще не знала, что лучше бы я вообще не заикалась про эти карты.

Как оказалось, Андерс был женат. Его супругу звали Тереза.

– Она была красавицей, – хихикала Фрида, покачивая головой, ее жировые складки на подбородке подскакивали от вибрации. – Высокая и худая, словно модель. Тереза родила ему двоих сыновей. Я видела фотографию в его кармане, не удивительно, почему он так страдает по ней. Краше нее жену уже не найти.

Фрида не обладала чувством эмпатии, в отличие от меня и, конечно же, Амели. Она бессовестно смеялась над потерей Андерса, словно ей доставляло это неимоверное удовольствие.

Безусловно, Фрида завидовала красоте покойной супруги Картера, поскольку сама была жирной и страшной, и мне плевать, если эта правда ранит ее чувства, потому что она давно заслуживает этого.

– Ты ей просто завидуешь, – ответила я. – Не всем повезло родиться красивыми.

– Да вот же, – вовсе не обиделась Фрида и словно проигнорировала мои слова, – сегодня день годовщины их свадьбы. Страдает мужик.

– Не стоит лезть ему в сердце, – заступилась за Картера Амели, – каждый вправе переживать свое горе так, как умеет.

Фрида бросила на Амели недоброжелательный взгляд и глотнула из банки пива. Ее темно-карие глаза сначала наполнились возмущением, но затем оно угасло, и Фрида залилась в громком смехе, который эхом отдавался от стен подвала, в котором мы сидели и секретничали.

– Мне нет до этого олуха дела, – протараторила она с попыткой оправдать саму себя в глазах Амели.

– А что случилось с женой Андерса? – не совсем поняла я из рассказа Фриды сюжетную линию, которая завершалась смертью.

– Да зараженные разодрали на куски ее вместе с обоими сыновьями, пока Картер таскался, Бог знает где, – без чувства сожаления проговорила она, даже не взглянув в мою сторону, и допила залпом банку пива.

В подвале воцарилось молчание.

Я следила за Амели, ее печальные синие глаза усердно сдерживали слезы. Кажется, моя новая подруга вновь расчувствовалась над рассказанной историей и прогоняла через себя все печальные события, с которыми пришлось столкнуться Картеру.

И мне было его жаль. Я знала этих ребят от силы недели две, но мне казались они добрыми, по крайней мере, насколько это было возможно. Сохранить добро в своем сердце в теперешнем мире было довольно сложно, не все могли быть такими, как Амели, историю которой я до сих пор не слышала ни в одном рассказе, но стеснялась спрашивать.

Несмотря на некоторые ссоры и недопонимания в обществе, в котором я как-то совершенно неожиданно оказалась, мне нравились чуваки, с которыми я путешествовала. Особенно меня привлекала неопределенность на каждом новом шагу, это было тем самым чувством, за которым я так усердно бежала.

– Эй, олухи, – прокричала Фрида, нарушив тишину и мои размышления, – спускайтесь к нам, будем играть в карты.

Сверху послышались мужские пьяные голоса. Они не так давно накачались коньяком, а теперь радостно отозвались на приглашение Фриды.

По кривой железной лестнице спустились четыре человека. На мое удивление одним из них был Андерс, кажется, алкоголь его расслабил и отвлек, и теперь мужчина не был против насладиться приятной игрой. Картер даже не заметил, что его карты были у Фриды, он уселся на влажную от сырости пыльную подушку, сложил ноги бабочкой и прокричал:

– Фрида, раздавай на покер!

С тремя другими, следовавшими за Картером, я лично не была знакома. Возможно, замечала в толпе людей, с которыми перемещалась по миру, возможно, слышала в разговорах, которые нечаянно подслушивала при помощи своего особенного слуха, но ранее никогда не общалась и тем более не находилась в одном помещении.

Одного звали Грегор, он был дерзкий и противный тип, который не выпускал из своих зубов сигареты. От него постоянно несло ссаниной и куревом, словно он бесконечно пил пиво и не удосуживался даже расстегнуть ширинку, прежде чем справить нужду.

Находиться с ним в одном кругу меня не привлекало. Грегор вызывал у меня ощущение отвращения и неприязни. Его манеры оставляли желать лучшего, и каждый раз, когда он раскрывал рот, из него вырывались нецензурные выражения и никому не нужные нравоучения. Он был воплощением хаоса и грязи, словно в его мире не существовало правил приличия или хотя бы элементарной гигиены.

Но что-то в нем вызывало нездоровое любопытство. Было ли это его невыносимое хамство или абсолютная уверенность в своей правоте? Возможно, его искалеченная душа искала утешения в этих грязных привычках, прячась за стеной собственного неуважения к себе и другим.

Второго, кажется, звали Джей. Фамилию его я не знала, как и Грегора. На вид он был моложе Грегора лет на пять, ему было около тридцати трех. Джей был светловолосый с длинным рокерским хвостиком, достающим почти до талии. В отличие от Грегора, который был человеком, Джей был мутант, сохранивший свой разум благодаря старому другу, который напомнил ему его прежнюю жизнь.