Юрий ел сырники с оладьями молча. Ел медленно, аккуратно. Ей нравится, как он ест, и она не отрываясь смотрит на него.

— Катя, я хочу кое-что прояснить, чтобы ты знала, — неожиданно говорит он. Потом долго молчит, глядит на неё внимательно светло-зелёными строгими глазами, точно решая: сказать — не сказать. Говорит: — У меня сейчас много работы. С ребёнком мы подождём.

Больше он ничего не прибавляет.

— Расскажи мне про свою работу, мне интересно просит она. — Видимо, работа для тебя в жизни — главное. Я хочу понять, чем ты занимаешься.

Сказала, и вдруг до неё дошёл смысл его слов. Катерина очень удивилась. Какая связь? Почему ребёнок не может появиться? Пусть себе Юрий работает, она будет растить их ребёнка.

— Мне двадцать девять лет, — возразила она Юрию. — Два года для женщины большой срок, мне будет трудно рожать.

Он улыбнулся.

— Почему трудно? Тридцать с небольшим для современной женщины возраст нормальный. Ребенок — это основной смысл семьи, ради ребёнка люди женятся. К этому вопросу нужно подойти очень серьёзно, необходимо подвести базу. У меня на работе очень сложный период, я внутренне к ребёнку не готов. И потом, ты такая молодая…

— Какую базу? — удивилась она. — Квартира есть. Зарплаты у нас с тобой вполне нормальные. — Но почему-то голос её прозвучал неубедительно.

Она хотела перевести разговор, хотела спросить, понравились ли ему сырники, понравились ли оладьи, но ей стало неловко: он уже пил чай, словно никаких сырников и оладий не было.

Вечером Катерина зажгла торшер, включила музыку, забралась с книжкой на тахту. Но читать не могла, исподтишка то и дело смотрела на Юрия, он листал толстую тетрадь, всю сплошь исписанную странными крючочками, буквами и формулами.

Одна пластинка, вторая, четвёртая.

— Пойдём ужинать! — позвала она.

Он не услышал. Он был от неё отгорожен миром, в котором ей ничего не понять, но благодаря которому она, кажется, ещё сильнее любит его.

— Ты с голоду умрёшь! — сказала она тихо.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем он встал и подошёл к ней.

Аскетичное строгое лицо с узким овалом, бледное, точно облитое лунным светом, удивлённые, чуть растерянные глаза, строгие, крепко сжатые губы.

Он смотрит на неё прямо, глаза в глаза, не отрываясь, брови чуть приподняты, углами.

Поймала! Это то, чего она так от него ждала. Не скрывая себя, он смотрит на неё.

— Пойдём танцевать! — говорит неожиданно. Встаёт, осторожно берёт её руку в свою, осторожно касается её спины, осторожно ведёт под щемящую музыку.

У неё подкашиваются ноги, она припадает к нему всем телом, но он осторожно, чуть-чуть, едва-едва отодвигает её.

Ей сладко, ей так сладко, как никогда в жизни не было! Она попала в круг, очертивший его, хранящий его тепло, ей жарко в этом их общем круге. Она снова прижимается к нему, и снова он отодвигает её, осторожно, мягко. Так же, как вчера, и позавчера, и месяц назад, она чувствует: он боится распахнуться перед ней, переплестись с ней. Что-то сильное и властное удерживает его в его круге, за чертой возможного соединения.

Три дня, три ночи. Они гуляли по Москве, заходили в маленькие скверики, которые она так любила, сидели на одиноких скамейках.

Моросил дождь поздней осени. Голые деревья защитой от холода выставили узловатые старые ветви со случайно уцелевшими листьями, голая и мокрая земля ждала снега.

Катерина осени не чувствовала. Деревья ей казались красивыми: Нравился унылый дождь и пустые мокрые скамьи.

— Где ты был в войну? — спросила она, вспомнив почему-то дождливый Чистополь, по которому она бродила в поисках хлеба. Под дождём ходила, заглядывала в урны, как собака, искала хлеб во дворах. Было ей пять лет. Сколько времени прошло, а она помнит, будто голодная сейчас.

— В Средней Азии.

Юрий рассказал: их приютила семья из семи детей, старухи и молодой худой женщины. Старуха гладила Юрия по голове и говорила как заведённая: кушать надо. А, что будем кушать, когда нэт купать? Но кушать они с молодой раздобывали: пекли лепёшки, варили компоты из сухих груш и яблок.

Вечерами Катерина с Юрием сидели под общим торшером, читали. Они ели за одним столом и смотрели друг на друга не отрываясь. Они были вместе.

Ни она, ни он не задавали вопросов: «О чём ты думаешь? Что ты чувствуешь?»

Каждую минуту Катерина чувствовала: Юрий хочет протянуть к ней руку и не протягивает, хочет заговорить и не заговаривает. Хочет поцеловать, преодолевает себя и не целует. Ей казалось, она чувствовала, он буквально силой удерживает себя, чтобы не забыться, не потерять голову.

Кончились положенные законом три дня, и они разошлись по своим работам.

В клинике всё было по-прежнему: конференции, операции, обходы больных, приёмы больных в Консультации…