— В Джерси-Сити не так много баров, где можно душевно посидеть, — сообщил Мэтью Раймонд, который заметно обрадовался моему появлению. — Хозяин, к тому же, наш друг, и там подают отличные жареные куриные крылышки.

Название бара мне понравилось. Я перевёл его для себя как «Везучий», а семёрка, которая считалась счастливым числом не только на Земле, но и на Гараде, придавала ему убедительность.

Понравился и сам бар. Чем-то он напомнил мне любимый салун Джека Лондона «Первый и последний шанс Хейнольдса» в Окленде. Только побольше размером и с окнами при входе. А так — тоже от потолка до пола заклеен рекламными постерами, за стойкой сияют ряды бутылок и начищенные пивные краны, и даже лысый бармен, протирающий бокал, в первую секунду показался мне братом-близнецом того бармена из «Первый и последний шанс Хейнольдса», который рассказывал, что Джек Лондон пил всё и налил мне кока-колы.

На этот раз я уж было совсем решил взять пива, но вовремя вспомнил, что мне нет двадцати одного года, и пива мне не продадут.

— Ерунда, — махнул рукой Мэт, когда я сообщил ему об этом. — Мы возьмём на всех, а Бобби сделает вид, что не замечает, как ты пьёшь пиво вместо колы. Я в твои годы отливал в подвале дедовскую самогонку из банок, и мы потом употребляли её с друзьями в заросшем овраге за городом. Кто-то приносил сигареты, утащенные у отца, кто-то хлеб с кровяной колбасой, кто-то кусок сыра… Хорошие были времена, — он вздохнул, — жаль, не вернуть.

— Брось, Мэт, — сказал я. — Ничего не надо возвращать. Пусть всё будет новое, но такое же классное, как и старое. Или даже лучше.

— Эге, Джимми, — усмехнулся хозяин Circus Smirkus, — а ты, вижу, и впрямь вырос.

Мы сделали заказ и расселись за двумя столами. За одним: Мэттью Раймонд, Дэвид Рассел, Рейчел Картер с мужем Томом и я. За другим: Петров, Боширов, Антон и Борис. По случаю вторника и раннего вечера народу в баре, кроме нас, не было, так что чувствовали мы себя свободно.

— Знаю, что вы задумали, — сообщил бармен Бобби, ставя на наш стол кружки, наполненные светлым пивом с белоснежными шапками. — Но можете не беспокоиться. Пацану нет двадцати одного, но он мало того, что советский, так ещё и вовсе с другой планеты. На него законы США не распространяются, — он подмигнул. — К тому же я лично видел сегодня в новостях, как он один уложил дюжину бандитов. Такому я не только пива, но и виски налью за счёт заведения.

— Спасибо, Бобби, — сказал я. — Пива будет вполне достаточно. И я заплачу.

— Обижаешь, — сказал бармен. — Я табличку закажу, что ты здесь был и повешу над этим столом. Представляешь, сколько будет желающих за ним посидеть? Так что пиво за счёт заведения — это самое малое, что я могу для тебя сделать. Пейте, крылышки скоро будут готовы, — и он гордо удалился.

Пиво оказалось неплохим, как и крылышки, и всё остальное. Мы славно посидели, вспоминая прошлые деньки. Я узнал, что воздушная гимнастка Венди Кембелл вышла замуж за какого-то богатого скотопромышленника из Чикаго и теперь растит дочь.

— А как Фрэнк Фостер? — спросил я.

— Не знаю, — пожал плечами Мэт. — Когда Венди его бросила и вышла замуж, он запил, и нам пришлось с ним расстаться. Пьяный силовой акробат на сцене… сам понимаешь. Не знаю, где он теперь. Скажи, Джимми… — он замялся.

— Говори, Мэт, не стесняйся, — подбодрил я.

— Это правда?

— Что именно?

— Ну, вот это всё, что ты на самом деле не человек, а чужой в теле человека? Инопланетянин?

Я оглядел своих бывших товарищей и коллег. Все они молча и внимательно смотрели на меня, ожидая ответа.

— Эй, — сказал я. — Вы чего? Это же я, Джимми, мы с вами, как у нас в России говорят, пуд соли вместе съели и тысячи миль исколесили. Вы же меня знаете, как облупленного. Какая вам разница, инопланетянин я или нет? Да, инопланетянин. Но и землянин тоже. А если учесть, что гарадцы по сути тоже земляне, то вообще не вижу проблем. Главное, что я вас люблю, помню и всегда помогу, если что случится. Не дай Бог, конечно.

— Спасибо, Джимми, — кивнул Мэт. — Это мы и хотели услышать. Ты тоже можешь на нас рассчитывать.

— Наш трейлер ждёт тебя в любое время, — сказал Дэвид Рассел и отсалютовал мне бокалом с пивом.

Москва встретила нас уже осенним дождём и прохладой, которая после жарких дней на Кубе, в Аресибо да и в Нью-Йорке показалась… чересчур прохладной. Впрочем, даже привыкать к ней мне не пришлось. Прилетели мы двадцать третьего августа в четверг. Я едва успел пообщаться с родителями и сестрой, провёл ночь дома, а утром мне уже позвонил Цуканов:

— Доброе утро, Серёжа!

— Доброе утро, Георгий Эммануилович.