Шрифт:
Он не договорил. Свернул неожиданно на обочину и вышел из машины, чтобы взять с заднего сидения несколько свертков в оберточной бумаге.
— Надеюсь, что угадал с размером. И что тебе понравится. Продавщица сказала, что это неплохой вариант.
В свертках оказались шелковое платье и жакет, в которые Рихард попросил ее переодеться. Лена не стала ему возражать — сменила габардиновое платье с знаком OST на дорогой наряд. Ее прежнее платье Рихард завернул в бумагу и спрятал под сиденьем «опеля». Потом протянул Лене крохотную кожаную сумочку и ажурные перчатки. Единственное, что осталось прежним от ее облика — это старые туфли на низком каблуке. Рихард точно не смог определить размер и решил не рисковать с покупкой обуви.
— Осталось совсем немного, чтобы стать Хеленой Хертц, — сказал он, раскладывая на капоте автомобиля и протягивая ей маленькую жестяную баночку с темной смесью. — Нужно проставить отпечатки пальцев тут и тут, как можно ближе к печати.
— Рихард, я не могу…
— Просто сделай это, — отрывисто приказал он. — Просто сделай то, что я прошу. Хотя бы сейчас!
Он по-прежнему был напряжен, и Лена не стала спорить. Рихард помог проставить ей отпечатки пальцев в кенкарте [61] , вытер тщательно ее пальцы платком, который достал из кармана, а коробочку выбросил в кусты на обочине. Затем он помог ей занять место пассажира, и они снова тронулись в путь.
61
Основной документ, удостоверяющий личность во время Третьего рейха. Введена в 1938 г. как «общая внутренняя идентификационная карточка полиции». Во время Второй мировой войны Германия выдавала кенкарты не только своим гражданам, но и некоторым гражданам завоеванных стран.
— Что ты делаешь? — только и спросила тихо Лена, не понимая толком, что происходит. — Куда мы едем и зачем?
— Я же сказал тебе — хочу показать мою Тюрингию, — ответил Рихард, словно это объясняло тот огромный риск, на который они шли вдвоем сейчас.
Дорога оказалась недолгой. Спустя час или более пейзаж за окном автомобиля сменился. Все реже попадались просторные поля, замелькали темные и густые леса по обочинам. То ли Рихард намеренно объезжал деревни и городишки, то ли их действительно в этой стороне было мало, но попадались только единицы.
А потом открытое пространство равнин сменилось холмами, покрытыми изумрудной зеленью травы и лесов. Изредка блестела водная гладь пруда в первых лучах восходящего солнца. Показались темные вершины гор, казалось, верхушками упирающихся прямо в пушистые белые облака. Но больше всего Лену поразили цветущие луга на фоне этих великанов. Это было невероятно красиво — горы вдали, светлеющее рассветом голубое небо, а под небом зеленое пространство, сплошь усыпанное яркими звездами соцветий диких нарциссов.
Рихард, заметив восторг Лены, остановил автомобиль и пригласил ее выйти, чтобы подольше насладиться этим видом. Даже воздух показался ей здесь совсем другим, не таким, как в Розенбурге. Хотелось вдохнуть его полной грудью, распахнуть руки и упасть в траву, как когда-то в детстве, забывая обо всем вокруг. Она обернулась к Рихарду, курившему у автомобиля неподалеку, чтобы посмотреть, разделяет ли он ее чувства. Но он смотрел вовсе не на окружающую его красоту. Он смотрел именно на Лену и улыбался уголками губ ее восторгу.
— Это моя земля, — произнес он мягко. — Жаль, что я не могу показать тебе то, что обещал. Ни Веймара, ни Эрфурта. Но зато я покажу тебе нечто особенное. Часть меня.
Лена не совсем поняла, что он имел в виду, но переспрашивать не стала.
— Так красиво! Впервые вижу столько нарциссов! У нас они растут только на клумбах, — проговорила она, обрадовавшись, что он заговорил с ней совсем другим тоном — мягче и спокойнее. — А я так и не сказала тебе спасибо за цветы…
При этих словах Рихард снова почему-то замкнулся. На его лицо набежала тень. Он отбросил окурок в сторону и заявил, что пора ехать. Лена не стала возражать, удивленная такой переменой, и весь оставшийся путь гадала, что могло быть причиной его дурного настроения.
Лене казалось, что конечной точкой их путешествия, станет небольшая деревушка, уютно расположившаяся на склоне одного из холмов, покрытым густым лесом. Эти места казались сошедшими со страниц сказки, которые она читала в Розенбурге — темно-зеленые своды хвойных пород, окружающие со всех сторон, красная черепица крыш, фахверковые стены домов, резные ставни окон и двери с причудливыми деталями. Когда автомобиль осторожно ехал по узким улочкам, создавалось ощущение, что время повернулось вспять, и сейчас вовсе не весна 1943 года, а средние века, когда предки Рихарда носили латы и рыцарские шпоры. Но яркие полотна нацистских флагов, реющие на ветру на зданиях небольшой площади, тут же напомнили о настоящем — о недавнем Дне Фюрера, например.
— Это местечко Орт-ауф-Заале, — пояснил Рихард, пока «опель» ехал по каменной мостовой к зданию с кованой вывеской, обозначающей гостиницу. — В средние века оно могло называться городом и активно развивалось, потому что стояло на речном пути. Но со временем оно потеряло былое значение. Особенно когда решили перенести резиденцию ближе к Веймару в низине и построили Розенбург, разрушив старый замок.
— Замок? — переспросила Лена, постепенно догадываясь, какому роду принадлежал этот замок. Ведь над дверью старинного здания гостиницы в камне был вырезан герб фон Ренбеков. И во флюгере, что крутился на высокой башне ратуши, тоже были отражены основные его детали — крылья грифона и меч.