— Руди, — ответила Лена, решив умолчать о Катерине. Все равно словам подруги мало бы было веры со стороны немцев, и еще не до конца было ясно, чем все это обернется. — Мы обменивались письмами. Мы начали писать друг другу сразу же после того, как Рихард уехал на Восточный фронт. Руди носил мои письма на почту и отсылал. А когда получал ответ, приносил мне в Розенбург. Руди был нашим посредником… и когда я узнала, что ношу ребенка Рихарда…

Лена не могла не обернуться на Биргит при этих словах, пытаясь взглядом выразить свое сожаление смерти мальчика пару недель назад. Ее до сих пор мучили сожаления, что она отправила его в город в тот день. А теперь, когда она знала, что все ее письма были перехвачены, жалела вдвойне, понимая, что смерть Руди была совершенно бессмысленна. Ответный взгляд Биргит, сопоставившей факты, был полон такой ненависти, что Лене стало не по себе. Было видно, что немка с трудом сдерживается, чтобы не ударить ее.

— Руди мертв, и он не может подтвердить твоих слов, — продолжила баронесса. — Чем еще ты можешь доказать истинность своих слов?

Лена с трудом отвернулась от Биргит и опустила руки в карманы фартука, чтобы скрыть свою нервозность от цепкого взгляда баронессы. И неожиданно нащупала фигурку балерины, которую все время носила с собой.

— Я покажу вам его письма. У меня сохранились его письма с фронта.

Баронесса кивнула, словно соглашаясь с ее доводами и задумалась на некоторое время. Это удивило Лену, полагавшую, что хозяйка Розенбурга пошлет ее тотчас же за этими письмами.

— Если вы писали друг другу, что написал тебе Рихард, в ответ на новость о твоей беременности? — спросила баронесса, и Лена почувствовала, как медленно с ее лица уходят краски. Понимала, что невольно подставляет себя под подозрения, но ничего не могла с этим поделать.

— Мы… Рихард… Я… — смешалась Лена.

— Не называй его так, — проговорила глухо баронесса, обрывая ее, и Лена взглянула на хозяйку. — Не называй его по имени! Господин барон. Пока все не выяснено до конца, он для тебя «господин барон».

Барон фон Ренбек! Я — гауптман люфтваффе. Я служу великой Германии, маленькая русская, если ты вдруг забыла…

При воспоминании об этих словах ее вдруг захлестнуло волной отчаяния. Он так и не написал ей. Словно вычеркнул из своей жизни. И последние слова, которые он сказал ей перед тем, как уйти на фронт и погибнуть, были только слова злости и ненависти.

— Я не могу поверить, что мой сын пошел на расовое преступление, — сказала баронесса тихо. — Но даже если он взял тебя в свою постель, я думаю, им двигало вовсе не сердце.

— Я докажу вам… — голос Лены сорвался в волнении, когда баронесса поднялась из кресла. Высокая и статная, она подошла к Лене и заглянула прямо в глаза сверху вниз, поджав губы в тонкую линию. Потом обошла ее и направилась в комнату без лишних слов, задержавшись у выхода с балкона. Весь ее вид так и говорил: «Что же ты мешкаешь, заставляя меня ждать?».

В холле их встретила Биргит, за спиной которой стоял Петер. Лена похолодела, когда заметила, с каким выражением злорадства смотрит на нее латыш. Баронесса же прошла мимо слуг, даже не повернув головы в их сторону. Она величаво поднималась по лестнице впереди всех, но только до этажа прислуги, где уступила место Биргит.

— Прошу сюда, моя госпожа, — распахнула дверь в спальню девушек домоправительница и отступила к окну, скрестив руки на груди. Баронесса пропустила вперед Лену, а сама встала на пороге. Петер остался в коридоре, наблюдая за всем происходящим в комнате через плечо.

Под кроватью. Вторая доска от плинтуса. Отодвинуть в сторону и нащупать пальцами… пустоту. И снова — пересчитать половые доски, подцепить вторую от плинтуса, наткнуться на пустоту.

Ни стопки писем, ни книг, которые когда-то Лене отдал Рихард, не было. Ее тайник был пуст. Сначала ей даже показалось, что она ошибочно привела сюда баронессу, ведь когда-то во время обыска Рихард уносил в свою комнату и запрещенные книги, и доказательства их связи. Но потом тут же вспомнила, что сама же вернула все сюда, под доску пола, чтобы надежно укрыть от чужих глаз. Значит, все. Значит конец…

— Я вам говорила, моя госпожа, что она врет! — торжествующе воскликнула Биргит, когда заметила потерянное лицо Лены. — Она вас обманула! Прижила от поляка, а сваливает все на нашего господина Ритца! Лена обернулась на баронессу, стоящую на пороге комнаты и глядящую на нее со странным выражением в глазах.

— Я клянусь вам, — проговорила Лена, пытаясь убедить ее в своей правоте. — Чем хотите, могу поклясться, что я говорю правду. Знаете, почему вам рассказал о моей беременности оберштурмбаннфюрер? Из мести. У него были свои причины на то, чтобы отомстить мне, чтобы я страдала, чтобы, возможно, меня повесили как преступницу. Но я вам клянусь, этот ребенок — от Рихарда. Он ваш внук или внучка. Пожалуйста, дайте ему шанс. Пусть он родится, и вы сами увидите, как он похож на Рихарда. И тогда я готова на любое наказание… тогда вы можете выслать меня из дома или отправить в лагерь за расовое преступление, если пожелаете. Но только дайте шанс этому ребенку, я прошу вас. Ведь это последнее, что осталось от Рихарда…

Лене было больше нечего терять, поэтому она решила рискнуть всем, не осмелившись только назвать истинных причин, по которым Ротбауэр желал ей смерти. Она надеялась, что ее отчаянные слова все же найдут путь к сердцу баронессы, которая сама была матерью и потеряла своего единственного ребенка. Разве не утешением для нее будет дитя ее погибшего сына? Ей казалось, что она заставила баронессу сомневаться своими словами и лишила на какие-то секунды привычного равновесия. Та даже в волнении схватилась за нить жемчуга у себя на груди. Но ей это только казалось…