Шрифт:
Непостижимая природа русских. Они спасли ему жизнь, хотя могли убить его, но все равно ненавидели его и презирали его благодарность.
Под конец дня обессиленный Рихард увидел среди волн пятно надувной лодки. Сначала он даже обрадовался — подумал, что, если их будет двое, не так будет страшно болтаться на волнах Средиземного моря, надеясь на чудо. А когда подплыл за несколько часов, выбиваясь из сил, то увидел, что в лодке лежит труп Нойера. Тот, видимо, успел забраться в лодку и выпустить сигнальную ракету до своей смерти. «Вери» был все еще зажат в правой руке, безвольно лежащей сейчас на бездыханной груди летчика.
Он оставил все, что ему могло понадобится самому — сигнальный пистолет и пару ракет, пакет с тремя таблетками «Первитина» [73] (его собственный пропал от соленой воды), фляжку с остатками теплой воды. Потом осторожно, чтобы не потерять свою добычу, перевернул труп Нойера в воду, стараясь отогнать от себя муки совести, что не сумеет сохранить Герхарда для похорон на земле. От этих усилий и от боли в груди и в голове он снова потерял сознание на некоторое время, и только потом, уже в сумерках, сумел забраться в лодку, где и провел следующие сутки, дрейфуя на волнах.
73
Стимулирующий физическую активность наркотик (метамфетамин), который активно рекомендовался солдатам Вермахта как «чудодейственное лекарство», позволяющее оставаться бодрым на протяжении 50 часов. Таблетки первитина официально входили в «боевой рацион» летчиков и танкистов.
Раздавая «Первитин» летчикам эскадры, доктор рассказывал, что он помогает оставаться бодрым и сильным на протяжении долгого времени. Прежде пробовать их не доводилось. Он слышал слухи, что эти таблетки сводили с ума солдат, которые принимали их постоянно, потому относился к лекарству с опаской. Но сейчас выбора не было. Ему очень важно было сохранить силы и бодрость, чтобы спастись. И первым же делом он выпил таблетку, запивая теплой водой.
Это было последним, что он помнил. Как рассказали ему потом, в госпитале, его нашли итальянцы. Ему повезло, что эти смельчаки рискнули выйти в море, чтобы попытаться наловить рыбы на продажу. Уловом для них стала лодка с немецким летчиком внутри. Сначала они решили, что он мертв — настолько ужасно он выглядел, лежа на дне без единого движения. А потом увидели еле заметное дыхание…
Последствия были страшными. При ударе самолета о воду он сломал два ребра, чудом не проткнув себе легкое после, когда забирался в лодку. У него были ожоги второй степени на руках и лице — солнце хорошо потрудилось, пока он лежал без сознания. Но самое страшное — перелом основания черепа и последующее кровоизлияние.
Когда он пришел в себя в госпитале на Сицилии — перебинтованный как мумия, он не мог говорить несколько дней и заново учился управлять своей правой рукой. И все это время нестерпимо ныла голова, и горела огнем поврежденная кожа на лице и руках. Из-за этого первые недели в госпитале были просто невыносимыми. И именно тогда случился приступ того, о чем доктора написали позднее в истории его болезни — «повышенная возбудимость».
— Мучительные головные боли, временная потеря речи, ретроградная амнезия, повышенная возбудимость и другие нервные расстройства — это все последствия травмы, — говорил ему доктор Паллас, главврач госпиталя в Гренобле, куда пациента перевезли во время эвакуации с острова. Они уже выяснили, сняв бинты с лица и рук, что он не мог быть Герхардом Нойером, чье имя ему по ошибке присвоили в госпитале. Но он по-прежнему верил, что не может быть Рихардом фон Ренбеком, хотя это имя ему было чем-то близко, и это беспокоило докторов.
Ему явно грозила психиатрическая лечебница при таком анамнезе. Он отчетливо понимал это. Видел в глазах врачей, угадывал в незнакомых словах, которыми они озвучивали свои предположения при осмотре («парамнезия» [74] , «конфабуляции» [75] , «ментальное расстройство», «фантазмы» [76] , «начальное развитие деменции», «явные признаки жамевю» [77] ) и приходил в отчаяние. Он напрягал свою память, вытаскивая из уголков воспоминания о прошлом, и все чаще и чаще находил доказательства того, что он все-таки может быть «Соколом Гитлера».
74
Нарушения и расстройства памяти, выражающиеся в ложных воспоминаниях; может происходить смешение прошлого и настоящего, а также реальных и вымышленных событий. Парамнезия часто характеризуется переоценкой влияния собственной личности на исход некоторых событий, имевших место в прошлом. Парамнезии являются качественными извращениями памяти.
75
Ложные воспоминания, в которых факты, бывшие в действительности либо видоизмененные, переносятся в иное (часто в ближайшее) время и могут сочетаться с абсолютно вымышленными событиями.
76
Нарушение памяти, разновидность парамнезии. События, которые придумал или вообразил человек, ему кажутся произошедшими на самом деле.
77
От фр. «никогда не виденное». Состояние, противоположное дежавю, внезапно наступающее ощущение того, что хорошо знакомое место или человек кажутся совершенно неизвестными или необычными, как будто увиденными в первый раз. Возникает впечатление, что знания о них мгновенно и полностью исчезли из памяти. Чаще всего они сопровождают органический старческий психоз, эпилепсию, неврозы, частичный истерический транс или шизофрению.
Когда ему показали фотокарточки гауптмана фон Ренбек и кадры кинохроники, где он принимает награду из рук самого фюрера, эти очередные свидетельства поставили его разум в тупик. А расхождение с тем, что он вспоминал и во что хотел верить сам, очень часто приводили к приступам ярости, которые оборачивались в итоге острой головной болью.
У него была жена. У него должен быть сейчас ребенок. Он выжил только ради этого, пройдя через ад последних месяцев.
И он не сумасшедший… Он в здравом уме.
— Мою жену зовут Лена, — сообщил Рихард главврачу, заглянувшему к нему после завтрака в палату. — Ее зовут Лена. И мы обвенчались в приходском храме Орт-ауф-Заале. Имя священника — отец Леонард Шнеер.
— Это отличные новости, господин гауптман, — улыбнулся доктор. — У меня тоже есть для вас хорошие вести. Как вы знаете, мы недавно телеграфировали в Берлин вашей матери…
— … матери Рихарда фрайгерра фон Ренбек, — поправил его Рихард. Он все еще помнил, что на Сицилии, записав его как Герхарда Ноейра, по ошибке на время подарили надежду семье, потерявшей сына и брата. Эта надежда в итоге обернулась огромным горем для них. И он не хотел, чтобы семья фон Ренбек попала в эту же ситуацию, пока он не будет полностью уверен в своей личности.