Тут за примерами далеко, как говорится, ходить не надо. В Таллине я знал одну такую инокиню, которая вынуждена была оставить Пюхтицкую обитель из-за того, что она должна была ухаживать одновременно за отцом и старшим братом, которые после раскулачивания в Печорах их семьи и ссылки в Сибирь вернулись оттуда совершенно больными. Когда эта инокиня по прошествии многих лет похоронила и отца, и брата, то и сама состарилась, а вдобавок ещё приобрела тяжёлую хроническую форму панкреатита – и в монастырь уже не вернулась. Может быть, её даже и взяли бы обратно в монастырь, но она не могла себе позволить стать для сестёр обузой. К счастью, у инокини этой в Таллине ещё оставалась младшая сестра со своей семьёй, так что о ней самой было кому позаботиться, но то, что она всегда скучала по родной обители, было видно, да и слышал я от неё об этом не раз.

Был ли ещё какой-то достойный выход из этого положения для матери Серафимы? Да, он был. Этим выходом могло бы стать поступление в монастырь самой матери, но игумения Пюхтицкой обители никак не давала на это согласия. И последнюю понять было можно. В послевоенные годы монастырь жил очень бедно. От монахини Валерии, келейницы игумении Варвары, я слышал, что зимой в эти годы даже дров купить для обители было не на что, и сёстры вынуждены были собирать в лесу хворост. К тому же престарелых сестёр в обители было много, и недоставало сил, чтобы обеспечить достойный уход за ними. Не хватало рук и на скотном дворе, не говоря уже о покосе – самом трудном для многих сестёр монастырском послушании. И, взяв престарелую родственницу одной из монастырских сестёр, нельзя будет отказать в подобной ситуации и другим сёстрам.

Раз за разом, то есть в каждый свой приезд в обитель получая отказ игумении о принятии в монастырь, мать монахини Серафимы уходила к Святому источнику – месту явления Пресвятой Богородицы, где, уединившись в лесу, предавалась слёзной молитве, изливая перед Богоматерью свою материнскую скорбь.

Однажды, в очередной свой приезд в обитель, как и прежде, пошла она к Святому источнику, чтобы в очередной раз излить свою печаль Пресвятой Богородице. А в этот день – не раньше, заметьте, и не позже – епископ, управлявший в то время Эстонской епархией, приехал в Пюхтицкую обитель и отправился, по своему обычаю, перед вечерней службой прогуляться к источнику.

Немного не дойдя до цели своей прогулки, архиерей вдруг явственно услышал горький плач, который доносился откуда-то из леса. Владыка пошёл по направлению плача и через несколько минут увидел пожилую женщину, которая, погрузившись в свою скорбь, не услышала шагов епископа. Владыка заговорил с ней. Узнав от пожилой незнакомки причину её рыданий, он был глубоко тронут горем женщины и твёрдо пообещал ей помочь.

В этот же день после вечерней службы епископ объявил изумлённым игумении и сёстрам, что завтра в обители состоится постриг. Всё остававшееся время до пострига сёстры взволнованно спрашивали друг у друга, кого намерен постричь владыка, но ответа не находили. Каково же было удивление сестёр, когда во время пострига они узнали в постригаемой мать монахини Серафимы. Многие сёстры плакали при этом, радуясь и за мать, и за дочь. А как чувствовала себя при этом матушка игумения? Надо думать, что и она радовалась такому исходу, потому что владыка, взяв на себя ответственность за дальнейшую судьбу матери и дочери, успокоил совесть игумении, вынужденной до той поры под давлением обстоятельств отказывать монахине Серафиме и её матери в их просьбе.

Не чудо ли это? Конечно, чудо. И оно всегда случается вовремя.

В какой-то из весенних дней далёкого 1978 года, когда я со всем тщанием, как мне тогда казалось, готовился к своему скорому рукоположению во диаконы в Пюхтицкой обители, от матушки игумении Варвары пришло неожиданное для меня благословение: отправиться к её духовному отцу, протоиерею Николаю (Гурьянову), на остров Залит, что на Чудском озере, чтобы испросить его святых молитв и благословения на предстоящий шаг.

Об отце Николае в монастыре уже в ту пору шла молва как о прозорливом старце, и из уст в уста передавались истории, свидетельствующие о наличии этого дара у отца Николая. Могу даже рассказать одну историю, услышанную мною от отца Александра Муртазова, в то время старшего священника Пюхтицкой обители:

«Приехал на остров к отцу Николаю, – рассказывал отец Александр, – один молодой человек и просит: „Батюшка, благословите меня уйти в монастырь“. А батюшка ему по-простому отвечает: „А ну, разворачивай оглобли“. Молодой человек: „Батюшка, да как же оглобли-то разворачивать! Я в монастырь хочу! Спасаться надо“. Батюшка, наконец, говорит ему прямо: „У тебя мать дома больная, и кроме тебя никто за ней не будет ухаживать“. И повторяет: „Разворачивай оглобли“. Так молодой человек и уехал, поражённый прозорливостью старца».

К отцу Николаю я отправился, имея при себе подробный план поездки, заботливо составленный для меня одной из сестёр. Добираться нужно было на перекладных: поезд, автобус, потом катер или моторная лодка. «Сестринский» план сработал идеально, правда в пути всё-таки пришлось немного поволноваться, когда под вечер в небольшой деревушке, откуда открывался великолепный вид на остров, нужно было без всякой предварительной договорённости нанять какое-то быстроходное плавучее средство. К моему счастью, по чьим-то молитвам нашёлся в деревушке рыбак, который и согласился отвезти меня на вожделенный остров на своей моторке. Не имея и в мысли торговаться с отзывчивым рыбаком, я отдал ему затребованную вполне умеренную плату и был благополучно доставлен на остров. Смеркалось.

Никто меня, конечно, там не ждал, но, имея благословение матушки Варвары и веря в его силу, я уверенным шагом пошёл прямо к храму. Был будничный день, служба в храме если и была в тот вечер, то уже отошла. Я шёл, поглядывая на тёмные окна храма, и они вызывали у меня тревогу. Я ускорил шаг. К моей радости, у храма я застал пожилую женщину, по внешнему виду которой можно было понять, что она несёт здесь какое-то послушание.

Дело было в пасхальный период, и я уже был прекрасно осведомлён, с каким приветствием нужно было обратиться к церковному человеку, чтобы он понял, что перед ним свой. «Христос Воскресе!» – обратился я к пожилой женщине и тут же добавил повседневное монастырское приветствие: «Благословите!» Думаю, это второе приветствие оказалось лишним, поскольку женщина ответила мне только на первое словами: «Воистину Воскресе!», что в надвигающихся сумерках и в безлюдье прозвучало как пароль-отзыв времён древних гонений на христиан. Сделав несколько шагов мне навстречу, женщина тем самым дала понять, что готова меня выслушать. Я постарался быстро изложить цель моего приезда, сославшись, прежде всего, на благословение матушки игумении. Выслушав мой краткий монолог, женщина несколько секунд смотрела на меня, как бы взвешивая, как ей со мной поступить, наконец сказала, что уже поздно, и вести меня к отцу Николаю в такой час никак невозможно. Но она готова помочь мне устроиться на ночлег. Я пошёл вслед за этой рабой Божией, на ходу извиняясь, что свалился ей как снег на голову, пытаясь неуклюжими изъявлениями благодарности хоть как-то смягчить свою вину. Ужин и ночёвка в небольшом деревянном доме с неповторимыми деревенскими запахами пришлись мне по душе, и я, проснувшись довольно рано, был готов тут же отправиться к отцу Николаю.