Рома кивает.

— То есть она не журналистка? — Мать уже не шепчет.

Рома кивает снова.

— Мать сектантка, отец маньяк, столько лежала в психушках. И ты с ней таскаешься? Совсем с ума сошел!

— Скажи это дяде Толе, он попросил.

Ника наблюдает за ними из машины. Встретившись с Ромой взглядом, она отворачивается — похоже, все слышала.

— Не понимаю, зачем они ее держат вот так, — продолжает мать. — Ей нужно ложиться и лечиться, а не разгуливать по Староалтайску. Слишком они ее жалеют.

— Это говоришь мне ты? — спрашивает Рома. — Ничего себе.

Мама темнеет лицом, молча садится в машину. Рома, предвкушая веселую поездку, следует за ней.

Патлатый Андрей за ними наблюдает.

выдох пятый

Каждое утро, где бы она ни находилась, Ника начинает с физической нагрузки. В новой квартире она расчистила место в зале между шкафом, диваном и тумбой с телевизором. Отжимается, глядя на елочку паркета, на сор в щелях между дощечками.

Девятнадцать, двадцать…

Когда она отжимается — не по чуть-чуть, а до изнеможения, чтобы пот капал с носа на паркет, — она возвращается в собственное тело и чувствует реальность. Мир обретает плотность и постоянную форму. Нет мыслей. Нет галлюцинаций. Нет ничего, кроме гудящих мышц, соринок в паркетных щелях, счета.

Двадцать девять, тридцать. Перерыв. Еще подход.

Обычно физуха помогает, но не сейчас. Ника думает о Роминой сестре. На фото та была полуразмыта — ее явно вырезали с общего снимка и увеличили. Тонкие губы, растянутые в улыбке, светлые волосы, затуманенные грустные глаза с длинными ресницами, на шее бубенчик. У нее был потерянный вид. Они все были потеряны, а в «Сиянии» терялись еще больше.

Жива ли она?

Три, четыре, пять…

Ника находилась под водой секунд пять, так сказал Рома. Но для нее время как будто замерло, секунды вмерзли в пространство, как в лед на речной поверхности вмерзает хвоя. Стемнело, и откуда-то сверху — а может быть, снизу — стал приближаться свет. Точка превратилась в медную монетку, потом в буддистский гонг, и выросла в лунный диск. Ника падала на него, в подернутый тенью кратер.

Она выбросила руки над собой, чтобы смягчить удар. Пальцы провалились в воздух, правую руку кто-то ухватил, потащил, и Ника упала вверх — на замороженную землю, на место Нади, кашляла водой.

Десять, одиннадцать, двенадцать…

Что с ней произошло тогда? Сердце пульсировало, и мыслей не осталось никаких. Она будто оцепенела. Совсем не рациональное поведение в опасной ситуации, с Никой давно такого не было. Похоже, духи Нижнего мира вернули ей страх.

Уже дома она скинула мокрую одежду и вновь полезла в воду, в душ, смотрела, как грязь стекает по ногам. На шею под волосами налипла водоросль, Ника сбросила ее в воду. Направила на нее струю из лейки, но водоросль, извиваясь, плыла от слива к Никиным босым стопам. Ника потянулась к раковине за телефоном, но телефона не было. Снаружи по коридору протопал Рома, шумел закипающий чайник, хлопнул холодильник.

Ты колбасу, сыр ешь, спросил Рома из-за двери. Я схожу куплю. Что-то еще нужно?

Мне срочно нужен новый телефон, крикнула Ника в ответ, спешно выбираясь из ванной, а та трескалась, из-под эмали вываливались темные комья ила.

Двадцать семь, двадцать восемь…

Телефон Рома купил. Видимо, боялся, что Ника настучит Китаеву.

Ромина мать даже не попрощалась. Но это ничего, Ника привыкла. Многие реагировали так, когда узнавали, кто она. Смотрели, как будто Ника показала им нечто отвратительное, будто она тоже сводила людей с ума, насиловала, прятала тела, вымогала деньги. Они видят ее настоящую, лишь когда она играет роль.

Впервые Ника назвалась чужим именем в старших классах в новой школе в Омске. Она хотела посмотреть, каково это — быть чистым листом. Каково это — быть лишь собой, а не проекцией новостной ленты и чужой тьмы.

Тридцать семь, тридцать восемь…

Правда, в школе это быстро раскрылось. Нику вызвали к директору, рассказывали, как нехорошо врать и вводить в заблуждение одноклассников и учителей. На словах все это звучало красиво и логично, но на деле никто из преподавателей не знал и знать не хотел о зоне отчуждения, которая образовалась в классе вокруг Ники позже. Никому не было дела до того, что спустя пару месяцев живые друзья сменились мертвыми: стали чаще приходить Надя, Лена и Айта, смотрели из зеркал, стояли в школьных коридорах. В общем, Ника мало ходила в школу. За пару месяцев до выпускного начались такие приходы, что она отправилась в больницу, а вышла уже недееспособной. Китаев, с которым мама к тому времени успела съехаться, на этом настоял, очень переживал за Никино здоровье.

Шаманская болезнь, так назвал ее состояние Андрей вчера. Написал, что Нике нужно пройти инициацию, принять свою силу, иначе та ее погубит. Ника ничего ему не ответила. После их встречи она вообще на его сообщения не отвечает. Ей кажется, что пишет их оборотень в личине Андрея, а не сам Андрей.

Сорок девять, пятьдесят… Примерно столько духов видит Ника. Руки дрожат…

Мама ругалась, она считала, что это стыдно — менять имя, это признак трусости, отказ от отца. От великого человека, ты не понимаешь, Ника, никто не понимал, насколько он велик. И ты не можешь, не должна от него отказываться. Возможно, поменяй Ника имя совсем, все было бы по-другому. Она поменяла бы его и сейчас, и имя, и фамилию, вот только ей не разрешат. Свободы нет, только таблетки.