Выходя, Слава гасит свет. Вокруг становится темнота и тихо.

Я надеваю белье, забираюсь под одеяло. Кожу на бедрах немного стягивает сочетание смазки и слюны, но мне даже нравится.

Он не брал с собой сигареты. Это хорошо. Я этому рада. Мне кажется, мы смогли поймать баланс между нашими отношениями, работой, интригами, который не нужно поддерживать ни табаком, ни глицином.

Я потихоньку начинаю уплывать, но из дремы вырывает яркий свет и вибрация. Вздрагиваю. Хватаю свой телефон и смотрю на экран.

Чувство такое, что в вену вкололи чистый кофеин. Я почти не соображаю, но сердце сходит с ума.

А на экране горит совсем неожиданное: «Лиза».

Стыдом и страхом на голову обрушивается дневная переписка с Матвеем. Я о ней совсем забыла. О подруге. Обо всем. Не написала. Не узнала. Не волновалась даже. А когда вспомнила бы?

Мне страшно. Я не готова к разговору, но знаю, что просто так почти ночью Лиза бы меня не набирала.

Поэтому принимаю звонок. Подношу к уху.

– Алло, – сама знаю, что голос звучит глухо. Но тревожит не это, а пауза. Ты позвонила, чтобы молчать, Лиз? Скажи мне, что с тобой? – Я слушаю, Лиза.

– Это не Лиза, Юля. Это ее отец. Лиза в больницу попала.

***

Моя отстраненность в отношениях с Лизой разбивается вдребезги о реальность, в которой мне не всё равно.

Нашей дружбы даже случиться не должно было. Я уверена: это понимаю и я, и она. Так же я уверена, что мы обе в какой-то мере жалеем, что зачем-то пересеклись взглядами, улыбнулись и дали друг другу шанс.

Но это уже случилось. Дружба уже случилась. И если ее разрушить у нас получилось, то близость – нет.

Там, где мне казалось, что я строю для себя надежные стены, ограждаясь, в реальности я рыла глубокую яму.

Теперь лечу в нее кубарем.

После звонка Смолина я даже толком объяснить Славе, что происходит, не могу. Меня душат и вырываются всхлипами слезы. Я захлебываюсь в вине, стыде и боли. Пытаюсь попасть ногой в штанину джинс и не могу с первого раза.

Судья ловит меня. Сжимает плечи. Вынуждает сесть на кровать и смотреть себе в глаза.

Просит объясниться. Я изливаю, насколько могу.

Оказалось, что уже почти месяц Лиза не живет с отцом. Не отвечает на его звонки и сообщения. Ушла после огромного скандала. Сказала, что сможет сама. А теперь…

Больница. Непонятные вещества в крови. Жестокая интоксикация.

И он звонит мне, чтобы узнать, не в курсе ли я, что приняла его дочь.

Между нами с Русланом Смолиным уже столько всего намешано, но сейчас я возвращаюсь в то время, когда он был просто ее отцом. По-своему любящим. Давящим. Косячным. Пугающим меня и обожаемым ею, пусть она и постоянно на него бурчала.

А еще я впервые так красочно вижу ее драму. И впервые не считаю ее в чем-то уступающей драме каждого из нас.

У Лизы очень рано умерла мама. Занятой бизнесмен-отец не способен уделять ей столько времени, сколько требует ее внутренний одинокий ребенок. Откупается строгостью и деньгами, хотя ей нужно совсем не это. Парни, в которых она была влюблена и которым отдана, ею часто просто пользовались.

Ее все бросили. И среди всех ее бросила я.

Мне не то, что не надо ехать в больницу. Мне ехать туда нельзя. Меня там не ждут.

Слава не просто против. Он, скорее всего, считает, что я должна успокоиться и лечь спать. Но и останавливать не пытается.

Мы спускаемся на паркинг и садимся в его машину. Решение так и не дописано. Спать я больше не хочу.

Всю молчаливую дорогу прокручиваю в голове ту жесть, которую мы с Лизой друг другу устроили. И стараюсь хотя бы не плакать.

Как только останавливаемся напротив нужных ворот, дергаюсь к ручке, но Слава тормозит меня, придерживая за колено.

Я поворачиваю голову. Смотрит очень серьезно.

– Юля.

– Я буду осторожной.

Хочу выйти поскорее, но Слава сильнее сжимает.

Мотает головой и требует смотреть адресно. Проговаривает четко:

– Не верь ему. В этом тоже не верь.

Внутри волной переживаемого волнения поднимается тошнота. Только недавно выровнявшееся дыхание снова сбивается.

– Мне не важно, что он будет говорить и делать. Я к Лизе еду.

– Я знаю. Но ему не верь.

– Хорошо.

Рука судьи съезжает с моего колена. Он тянет меня к себе за затылок и целует в губы. Чуть отстранив, удерживает. Смотрит в глаза и просит ими еще раз верить ему одному.