Смыкает веки. Не хочет пускать меня глубоко. Поранили. Запутали. И я, сука, злой до ужаса. И на нее тоже злой.

– Я знаю, что ты и так бы все делала. Юль…

Зову ее. Откликается. В глазах стоят слезы. Не скатываются. Она держится. И я держусь.

Давай договорим, малыш. Что уже терять, правда же?

– Ты три месяца просто так прикрывала мой судейский зад. Правда думаешь, мне надо было тебя трахать, чтобы контролировать?

Молчание звучит не менее красноречиво, чем ответ.

– Ты выбрала влюбиться в мудака, Юля, но не в долбоеба, поверь. Ты – мое слабое место. Чувствительное. Чем меньше о нас знали – тем легче мне было нас защищать. Ты, блять, не представляешь, как мне страшно за тебя. Как я ненавижу тебя туда отправлять. Каким уебком себя чувствую, зная, что ты из-за меня рискуешь. И, конечно, ни один Эдуард в душе не ебет, что между нами на самом деле. Никто не знает. Знаем только мы. Мне казалось, одинаково.

Она молчит. В глазах читается отчетливая боль.

И мне больно, поверь.

Мы вдвоем висим на волосинке. Да, малыш?

Что делаем? Рубим или карабкаемся.

– Я тебя трахал, потому что я тебя люблю, Юля.

Жмурится. Не так хотела, да? И я не так хотел. Прости.

– Я просил тебя раньше и прошу еще раз: всегда думай о последствиях. Всегда, блять, Юля. И я буду думать. Обещаю. Ты можешь собрать вещи. Если не веришь – я пущу. Но если спросишь, хочу ли, я отвечу, что нет. Мне сложно. Я пиздец какой злой. Я все еще хочу вскрыть твой телефон, дать в морду тому пиздюку, с которым вчера видел. Если ты думаешь, у меня в голове нет картинок, как ты изменяешь мне с другим – ошибаешься. Я сдыхаю, Юлька. Я нахуй сдыхаю. Но я хочу жить. И жить я хочу с тобой. Ты мне веришь?

Я не знаю, что именно ее ломает. Саму или сопротивление. Она всхлипывает. Не могу просто смотреть. Забрасываю руки себе на шею. Обнимаю.

Ты хочешь мне верить? И я тебе хочу.

Еще вчера я думал, что мою жизнь к ебеням рушит девочка, которой я слишком сильно доверился. Сейчас чувствую: что будет с нами дальше – в моих руках. И это не потому, что она – ебаная малолетка, а я – дохуя мудрый стратег. Все сложнее. И проще.

Нас почти уничтожила игра, в которую втянул ее я.

А главное правило рисковых игр для меня всегда было одним. Не знаю, почему я его забыл.

Нельзя рисковать тем, что не готов потерять.

И это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.

Она утыкается в мою шею. Приоткрывает рот и жадно дышит. Позволяет себе. Страшно, но позволяет. И я позволяю. Все дохуя сложно, но с плеч летит огромная гора.

Это не деньги. Не должность. Не власть. Не свобода.

Раньше у меня в сверхрисковых ставках была только семья.

А теперь там она.

– Я тебя вывожу, Юль. Достаточно.

Глава 28

Юля

Я очень люблю воду и плавать. В детстве, к сожалению, бывать на море ежегодно у нашей семьи возможности не было, о систематическом посещении бассейна речи тоже не шло, но ярчайшими воспоминаниями в памяти до сих вспыхивают брызги прозрачной соленой воды, гул детских визгов, приглушение звуков, когда, как кажется, ныряешь глубоко-глубоко, а папа потом говорит, что попа была на поверхности. Ты не веришь. Ты видела дно! Ты видела рыбок! Ты была глубоко!

Я вытягиваю руки над головой и складываю в изящную птичку, приподнимаюсь на носочки, пружиню, а потом отталкиваюсь и по идеальной амплитуде красиво вхожу в воду.

В детстве это была бешеная бомбочка. Папа не смог научить меня нырять красиво.

Сейчас – я почти дельфин.

В бассейне тоже соленая вода. Уши привычно закладывает. Я открываю глаза и вижу мелкую лазурную плитку. Улыбаюсь. Пускаю воздух. Отталкиваюсь и выныриваю.

У папы не получилось меня научить. У Славы – да.

Делаю несколько гребков вдоль бассейна, создавая видимость, что не замечаю, как он следит за мной над своим телефоном. Он знает, что меня разрывает от гордости. Он просто ждет.

И я, конечно же, не подвожу.

Проплыв немного, упираюсь в бортик и выталкиваю себя из воды тоже так, как это делает он.

Ступаю босыми ногами по нагретому греческому кафелю. Балансирую руками, чтобы не дай бог не упасть.

Когда подхожу к его шезлонгу, он уже отложил телефон и поднял взгляд.