Шрифт:
Кладу руки на плечи. Снова глажу. Ловлю взгляд.
– Я тебя люблю.
– Ты пошла в обход, Юля.
– Я тебя очень-очень люблю.
– Ты вообще не понимаешь, что вокруг тебя разворачивается. Это тебе шуточки, что ли? Ты думаешь я просто ссыкло перестраховочное?
Мотаю головой. Нет. Я так не думаю. Ты просто тоже меня любишь и излишне бережешь.
Подныриваю и касаюсь его сжатых губ своими. Отрываюсь. Еще раз.
Он дергает голову назад. Не хочет.
Я понимаю. Принимаю. Мне обидно до боли, но он имеет право.
Снова взгляд ловлю.
– Ты делаешь для меня столько, Слав… Я хочу отвечать хотя бы чем-то значимым. – Объясняю свои мотивы максимально просто и доходчиво. Искренне. Я делаю это ради него, да. Но не потому, что считаю себя исключительной в своем деле. Это не самоуверенность. Мы будем очень-очень осторожными.
– Я говорил, что мне недостаточно?
Он груб. И тон и слова. Он все так же хочет меня размазать за самоуправство. Думаю, вполне рассматривал вариант оставить меня на Родосе.
– Не говорил. Я так чувствую.
Я изо всех сил пытаюсь сгладить, но в нем слишком много эмоций. Мужской подбородок опускается. Он смотрит вниз – на мрамор, а не на меня.
Мне страшно. Боюсь облажаться еще сильнее. Но и уняться не могу. Хочу, чтобы оттаял. Очень хочу, чтобы понял меня. Принял.
Глажу плечи. Глажу и глажу. Дышу по возможности спокойно. Жду, когда готов будет снова посмотреть.
Когда делает это – дыхание тут же сбивается. Злой еще.
Щурится.
– Я тебя им представил, чтобы если со мной что-то случится, тебя было, кому защитить. Мы с Власовым об этом договорились. Но я не думал, что ты решишь меня через Салманова взъебать, Юля.
– Это не так, Слав. Я знаю, что ты обо мне заботишься. Я тоже хочу позаботиться о тебе. О нас.
Он хмурится сильнее. Такими темпами залом между бровей станет постоянным. Я несдержано подаюсь ближе к его лицу. Ладони прижимаются к его щекам. Кожу раздражает дневная щетина. Я глажу их. Касаюсь кончиком носа его кончик. Он снова дергается назад. Его как током бьет от моей ласки. Я бью.
– Я слышала, что тебе говорил Салманов. И что ты ему говорил тоже слышала. Я правда очень сильно тебя люблю. И детей тебе рожать я тоже хочу.
Взгляд поднимается от моих губ к глазам. Я предельно серьезна. Он тоже такой.
Возможно, это неуместно, но я несмело улыбаюсь. Быстро тухну. Он серьезный. Я такая же.
– Я тебе рожу, обещаю. Если не передумаешь. Но давай сначала здесь закончим.
– Здесь закончим. Дальше что будет, по-твоему, Юль?
– Я дальше не влезу. Ты меня уволишь. Я сделаю вид, что ни черта не знаю о твоей специфике. Но здесь я обещала.
– Я тебя освободил от обещания. Прекрати.
Прямой приказ ломает волю. Он даже не представляет, как сложно с ним спорить.
– Я себя не освободила. – Произношу, возможно, даже жалостливо.
Он не сдается, но выдает усталость. Тяжело вздыхает. Смыкает веки. Качает головой.
Дальше – упирается лбом в мое плечо. Я голову наоборот запрокидываю. Стискиваю губы. Смотрю в потолок и моргаю.
Ладонь ложится на его влажный затылок. Ноша на моем плече – тяжелая-тяжелая. Но я так ее люблю... Я ее не сброшу.
Глажу. Глажу. Глажу.
Замираю. Опускаю взгляд и прижимаюсь губами над его виском.
В голове крутится целая куча слишком сладких, но абсолютно честных слов. Я пытаюсь подобрать те, которые он воспримет.
– Я у тебя дура, но упрямая, Слав.
Он не спорит. Мне даже обидно, если честно. Но…
– Не хочу, чтобы эта змея думала, что я слабачка…
На непрямое упоминание Кристины реагирует бурно. Как будто воздушным шариком сдувается. Отрывается от моего плеча и колко смотрит в лицо:
– Знаешь, что бесит больше всего, Юля? Ты же все равно по-своему сделаешь. Я могу как-угодно запрещать. Ограждать. Но вчера ты была уверена, что не вывозишь, а сегодня радостно бросаешься под поезд...
В это словах не меньше правды, чем в моих. Так и есть. Но я бросаюсь и не жалею.
– Поверь в меня, Слав... Пожалуйста. Доверься. Я тебе доверяю.
Прошу о максимально сокровенном. Он скрывает эмоции за сомкнутыми веками. Я уверена, что решиться ему сложно. Сглатывает. Снова смотрит – прямо и твердо.
– Еще один выбрык и я сдам тебе матери на хранение, Юля. – Угроза звучит очень убедительно, атмосфера в ванной не стала менее напряженной, но я почему-то улыбаюсь.
А он не кривится в ответ.