Перевожу взгляд. В грудной клетке рождается неуместный, но такой искренний смех. Я его еле сдерживаю.

Смолин по инерции делает несколько шагов от меня. Тарнавский, изображая удивленный вид, смотрит сначала на отошедшего мужчину, потом на меня.

Он играет великолепно. Ни следа недовольства, злости, бешенства. Чистое удивление.

– Сорри, не заметил, – притворяется, что просто мимо проходил, а тут под ногами мы — жалкие людишки. Все превосходство Смолина надо мной осыпается грудой кирпичиков к его ногам.

Лизин отец подает моему судье руку, тот мотает головой, с сожалением сжав губы.

– Нельзя. Отвод дадут. Мы же отвод получить не хотим, правда?

Рука Смолина повисает вдоль туловища. Я наблюдаю за этим, тихо переживая дикую эйфорию.

Не могу сдержаться от того, чтобы не протранслировать Руслану взглядом «я же говорила». Делаю это, продолжая прижиматься к стенке.

– И помощницу мою не отвлекайте, пожалуйста. Руслан… По-батюшки как?

– Викторович.

Мой Слава даже не слушает. Отмахивается и смотрит на меня. Мне кажется, пересчитывает волоски. А я люблю его так, что… Умерла бы за него. Без сомнений.

– У нас перерыв Юлия Александровна. В кабинет за мной.

Кивает в сторону нашего кабинета. Разворачивается и идет туда первым.

Я, прежде чем посеменить за ним, быстро подхожу к Смолину и, смотря в лицо глазами подневольной овцы, шепчу:

– Я думаю, что не смогу завтра. Пишите мне.

Дальше – резкий разворот и за Славой.

Догнав его, получаю кивок-приказ. Послушно обхожу свой ледокол и чувствую себя… Сложно описать. На гребне и под его крылом. Самой любимой. Губы живут своей жизнью — то и дело подскакивая уголками вверх.

Миную свою приемную и сразу направляюсь прямиком в его кабинет.

Останаливаюсь уже у судейского стола. Развернувшись, упираюсь руками в дерево и с улыбкой слежу, как он заходит следом. Хлопает дверью громко. Небрежно сбрасывает мантию. Щелкает замком. Дальше – сжимает разжимает кулаки, проходя вдоль кабинета. На меня не смотрит.

Становится в боксерскую стойку. Пара замахов. Ловкие быстрые удары в сочетании с резкими выдохами. Правой. Левой. Снизу в подбородок.

Бойцовская собака в действии.

Кого отправляет в нокдаун – я знаю прекрасно. И это, возможно, не смешно, но я смеюсь.

Вытягиваю руки и прошу:

– Иди сюда, Слав.

Он как будто только сейчас осознает, что я тоже здесь. Слушается неприкословно.

Подходит быстро. Не подсаживает, а заталкивает задницей на свой стол. Мои колени разъезжаются, потому что он хочет оказаться максимально близко.

Глаза горят манией. Лоб вжимается в мой лоб и давит сильно-сильно.

Паяет. И меня. Но меня меньше, поэтому сегодня я сработаю громоотводом.

Нежно веду от висков к затылку. Выглаживаю венки. Шепчу:

– Ш-ш-ш… Ты чего?

– Что хотел?

– Чушь какую-то. Чтобы на Точку завтра явилась.

– Ты нахуй послала?

Улыбаюсь. Целую в губы. Он весь колючий. И дело не в щетине.

– Нет. Ты нахуй послал. Я сказала, что ты ревнивый и не пустишь. Ты подтвердил.

Концентрация внимания на мне сохраняется еще несколько секунд. Потом Слава кивает.

– Нокдаун красивый…

На мое замечание даже отвечает усмешкой. Слегка расслабляется. Я тянусь за поцелуем, дает, что хочу.

Мы целуемся совсем не целомудренно.

Накал потихоньку спадает.

Возможно, намного мудрее было бы согласиться на встречу. Мне не сложно было бы съездить на Точку, но со Славой в этом я не спорю.

Я чувствую, как кровь нагревается. Бурлит. Вспенивается. Адреналин в действии, но нам пора тормозить.

Еще пару минут и охуевший из-за нашей наглости Марк придет разбираться, какого черта в зале заседаний нет судьи и очередь снова растет.

Но Слава об этом не думает, поэтому первой отрываюсь я.

Внимательно смотрю в глаза.

Журю его нейтральным:

– За рукопожатия отводы не делают. Мог бы…

— Сломать? Тоже так думаю.

Собиралась добавить разговору серьезности, а вместо этого живо представляю картину и смеюсь.

Нам правда нужно возвращаться к работе. Но прежде уже я упираюсь лбом Славе в лоб, глажу щеки, дышу полной любви к нему грудью и напоминаю:

– Мы их взъебем, Слав. Не злись.