Фрэн саркастично хмыкнула и сказала:

— А помнишь эти его рубашки? Думаю, в этом была половина его проблемы.

Как по мановению волшебной палочки я вспомнила, что на первом курсе он ходил в трех одинаковых разноцветных рубашках — таких спортивных рубашках насыщенных тонов с белой окантовкой на воротнике и манжетах. Из тех, в которые одевают пятилетних детей.

— Бедный Джефф, — сказала я.

Я запыхалась, поспевая за Фрэн. Одна из особенностей жизни в Эл-Эй заключается в том, что ты забываешь, как передвигаться в одежде или снаряжении, которые хоть что-то весят.

Мы были примерно в том месте, где когда-то лежали матрасы, хотя деревья и даже сама тропа так изменились, что я не могла быть в этом уверена.

Фрэн сказала:

— У нас ведь все хорошо? Ты не злишься на меня за тот вечер? Я просто не хочу, чтобы ты ударилась в теорию заговора.

Мне захотелось спросить, не думает ли она, что я мутирую в Дэйна Рубру, но это показало бы, что я знаю Дэйна, что не пошло бы мне на пользу.

— Как я уже сказала, это не мой проект. Если бы я знала, как промыть мозги подросткам, я бы давно разбогатела.

— Окей, хорошо. Об этом пишут столько всякой дичи. Мы ведь все убили ее в сатанинском ритуале, помнишь?

— Я злюсь, что меня не позвали.

— И вся эта дичь про убийцу Барбары Крокер. И тема с точками.

Я дважды переспросила и все равно не поняла, о чем она говорила.

— Про ежедневник не в теме? О господи, не надо это гуглить, не усложняй себе жизнь. Кажется, у нее в рюкзаке был ежедневник, когда ее нашли, но его так и не включили в вещественные доказательства.

— Это как-то… нехорошо, — сказала я.

— Потому что это были чисто учебные заметки. Она не вносила туда свою личную жизнь. Но есть теория насчет цветных точек в определенные дни, и шизики с «Реддита» считают, это какой-то код.

— Менструальный цикл, — сказала я, гордая тем, что разгадала это, оставаясь в рамках здравомыслия.

— Это кажется намного более логичным, чем масонский код или что-то такое.

Я сказала:

— Если только это не брайль, уверена, это был ее цикл. Так же делала она, когда мы жили вместе.

Я сказала правду; как-то раз той весной, после того как я показала ей свою систему, она попросила у меня красную ручку. Она сказала: «Смотри! Я такая молодчина!»

Я сказала: «О, прикольно. Только я отмечаю страницы менструальной кровью». Талия посмотрела на меня в ужасе и коротко хохотнула на всякий случай. Мне пришлось признаться, что это шутка, чтобы она не растрезвонила своим подругам.

Мы достигли самой высокой точки тропы и остановились, озирая кампус с вышины. Было видно Тигровую Плеть и шпили обеих часовен, Старой и Новой, над крышами зданий.

Мы обсудили свежую сплетню о наметившихся отношениях моего соседа с Эмбер, учительницей латыни, с которой он познакомился на вечеринке. Оливер жил в Нью-Джерси, но это не так уж далеко, если ты встретила своего человека.

— Единственный вопрос, — сказала Фрэн, — в том, лишимся ли мы Эмбер или будем вечно удерживать здесь Оливера.

Уверена, Фрэн могла бы прошагать еще не одну милю, но она сжалилась надо мной, и, постояв минуту на вершине, мы повернули назад. Она осторожно сказала:

— Я, между прочим, слежу за «Старлетками в клетке» в «Твиттере».

— О господи.

— Я вообще не пойму, что происходит.

— Это из-за Джерома.

— Точно, то есть это я уяснила. Но какого черта им надо от тебя?

Все, что она видела, это загадочные гневные заявления, которые люди постили под каждым моим старым твитом о старлетках. Я как могла ввела ее в курс дела, даже умудрилась посмеяться над собой, над своей пьяной тирадой из ванной и случайным лайком. Я сказала:

— Я предложила уйти из подкаста. Может, возьмусь теперь за книгу. Ранние сценаристки: Анита Лус, Фрэнсис Мэрион и остальные.

— Мне эти имена ни о чем не говорят, — сказала Фрэн, — но ты не смей бросать работу из-за этого.

Я сказала:

— До тысяча девятьсот двадцать пятого почти половина фильмов, снятых в Голливуде, была написана женщинами. Но как только там закрутились большие деньги, эту работу отжали себе мужчины.

— «Твиттер» — это просто «Твиттер», — сказала она.