Я сказала:

— Неужели он действительно выбрал бы обвинение в убийстве вместо обвинения в сбыте наркотиков?

Последовала долгая пауза, и пару раз я слышала, как он переводил дыхание, чтобы заговорить, но все впустую. Наконец он сказал:

— Многие мои исследования касаются амнистии и прав человека. И я смотрю на это дело и чувствую себя таким лицемером. Я приложил к этому руку.

— Ты думаешь, он этого не делал?

— Может, и сделал, откуда мне знать? Это не мне решать, и мне-подростку тоже не стоило давать право голоса. Может, не стоило позволять, знаешь, кучке детей сдавать кого-то полиции. Я имею в виду, все, что у них было на него, пришло от нас. Наверно, не считая ДНК. Но никто из нас не подумал: «Эй, я лично подставляю этого парня». И — чисто между нами — возможно, мы так и сделали. Может, мы подставили виновного, но мы подставили его.

К тому моменту мне стало физически неуютно, и это не имело никакого отношения к разговору с человеком, которого я в свое время считала привлекательным. Он не хотел включать меня в свое «мы», но включил.

Я вернулась в холл и направилась в туалет, хотя мне было не нужно — просто туалеты служат таким местом, куда ты идешь, когда тебе нехорошо, когда нужно побыть одной. Дверь была старой, а за ней — две знакомые ветхие кабинки, знакомая раковина, неровное зеркало над ней, диспенсер для бумажных полотенец. Еще пять секунд назад я бы ничего не рассказала вам об этом туалете, а теперь узнавала каждый дюйм.

Под крошечным заиндевелым окошком была батарея, и я прислонилась к ней спиной, поджаривая задницу через джинсы. Я сказала:

— Я тут подумала, ты не помнишь, школьники выпивали за кулисами «Камелота» в тот вечер? Талия не выпивала?

Майк выпустил воздух.

— То есть, вообще, конечно. Но в тот вечер? Кто его знает. А что?

Я как могла объяснила ему свои соображения насчет алкоголя и времени ее смерти. Он произнес дежурное «хм» и сказал:

— Я просто… боже, тут можно попасть впросак. Я не помню даже, что ел на ужин вчера. Что, по-твоему, остается в памяти через двадцать лет? В любом случае, твои ученики просят меня поболтать с ними, и вот какие мысли приходят мне на ум. Просто это кажется… это такая катавасия.

Я не могла понять, был ли он против того, чтобы как следует всмотреться в это дело. Конечно нет.

Но в его голосе звучала боль.

— Это всего лишь студенческий проект, — сказала я слабо.

— Каким был и «Фейсбук».

В итоге он согласился поговорить о Талии хотя бы с Бритт и Ольхой; насчет прочих тем он посмотрит по ходу дела. Я сняла пальто, разомлев в душном тепле маленького туалета, и стала по-всякому пристраиваться к батарее, грея ноги с разных сторон. Я сказала:

— Лола говорит, в школе ты считал меня стремной.

— Ну, то есть ты была, может, немножко колючей. Или, может, просто не хотела связываться со мной. Я же был такой чувак-братан. Уверен, это был ужас.

— Ты был обходителен со мной.

— Ну еще бы. Ты всегда обходителен с теми, кого боишься, — он засмеялся, и мне как-то польстило, что я вызывала у него нечто большее, чем жалость или презрение. — Я никогда не мог понять, кто ты по жизни. Такая готка с веслом, занимавшаяся мюзиклами.

Я и не думала, что он помнил обо мне эти две вещи, пусть я и не совсем занималась мюзиклами. Я не могла расслышать ностальгию или тем более нежность в его голосе.

Ему нужно было идти; он свяжется со мной после того, как пообщается со школьниками.

— У тебя есть мой номер, — сказала я и задумалась: чем больше веяло от моих слов — деловой встречей или романтической комедией? Смешно сказать, но я задумалась, приревновал бы меня Яхав, услышав это.

Едва я закончила разговор, как телефон зажужжал сообщением с «Фейсбука» от Карлотты, и на секунду я перенеслась в 1995-й: я даю ей отчет, пообщавшись с симпатичным мальчиком. «Ты окей? — писала Карлотта. — Пжлст маякни, если я могу хоть ЧТО-ТО сделать для тебя, серьезно».

Я надела пальто, просушенное на батарее. Мне бы хотелось думать, что Карлотта имела в виду подкаст моих учеников, но я понимала, что, хоть ее и не было в «Твиттере», она имела в виду Джерома и то, как я из-за него попала под раздачу: мои знакомые держали друг друга в курсе через личные сообщения.

Мне становилось все жарче и жарче, и когда я вышла на немыслимый холод, почувствовала облегчение.

Что все время крутилось у меня в уме:

Когда теперь со мной свяжется Лэнс. Не пора ли проверить «Твиттер». Не пора ли проверить почту. Не пора ли еще искать новую работу или сменить имя.

Достаточно ли спал и ел Джером, чтобы возить повсюду детей, не рискуя попасть в аварию.

Если я оставлю подкаст, стану ли я снова финансово зависеть от Джерома. Могу ли я себе позволить зависеть от Джерома, уже не имевшего прежнего дохода.

Мать Омара за пианино.

Родители Талии за кухонным столом.

Как быстро я смогу выбраться в Бостон и уговорить Яхава провести со мной всего день в мотеле, чтобы я могла достаточно напитаться им на несколько месяцев.