Говорит Вольга Всеславович:

– Мы давно уже беседу ведём, и всё спросить забываю: как звать-то тебя, крестьянина?

Отвечает пахарь-оратаюшка:

– Я ржи напашу, её в скирды сложу, домой скирды выволочу, дома их вымолочу, драни надеру, пива наварю, мужичков позову, а как позову их, лапотных, да и допьяна напою, станут тут мужички меня здравствовать: «Здрав будь, Микула Селянинович!»

той поры, как сел Вольга на кормление, как с Микулой Селяниновичем познакомился, он, Вольга Всеславович, у дядюшки и не показывался. А в стольном городе Киеве у ласкового князя Владимира вновь затеялось столование: зовёт князь всех на почестен пир. Собрались князья-бояре и могучие богатыри. Князь Владимир распотешился; обещает гостям:

– То ещё не пир горой, а лишь лёгкая закусочка. Приедут с охоты мои ловчие: навезут они туров и оленей. Вот где мы попируем, побеседуем!

Вдруг – шум да гам в княжеском дворе: заявилось на двор молодцев за сто человек – княжьих ловчих и охотников. Все они избиты, изранены, головы их завязаны кушаками. Бьют молодцы челом князю:

– Свет наш, князь Красно Солнышко! Плохо нам без Вольги! Ездили мы по чисту полю у реки Череги на твоём княжьем займище. Ничего мы в поле не наезживали, не видали зверя прыгучего. Только наехало на нас в том поле пятьсот человек: жеребцы под теми молодцами латинские, кафтаны на них дымчатые, поверх тех кафтанов золотые плащи, а на ушке-то у каждого – кунья шапка. Они, князь, всех твоих соболей-куниц повыловили, всех твоих лисиц из нор повыгнали, туров-оленей постреляли, а нас избили да изранили. И тебе, князь, на пир добычи нет, а за то и нам от тебя жалованья нет – нечем будет нам родных кормить, дети-жёны наши станут сиротинушками, пойдут по миру скитаться.

Рассердился князь на ловчих:

– То вы врёте мне, завираете! Не в поля вы ездили, а до первого кабака: там подрались с кабацкой голью. Челобитья я вашего не приму, никого из вас не послушаю. Пошли вон с моего двора!

Те и пошли.

Говорит Владимир князьям-боярам, могучим богатырям:

– Нет мясца, так будем с рыбою! Вот-вот мои рыбаки вернутся, наловили они по рекам-озёрам окуней, осетров да стерляди.

Вновь в княжьем дворе волнение – заявилась на двор толпа в двести человек: и все эти молодцы избиты, изранены, головы их пробиты булавами, завязаны кушаками. Бьют они челом светлому князю:

– Государь наш Красно Солнышко! Плохо нам без Вольги! Ездили мы по рекам, гребли по озёрам – из твоих сетей княжеских ничего не повынули. А нашли на тех реках-озёрах пятьсот человек: они всю твою рыбицу повыловили: щук-карасей повытягивали, осетров да стерлядей поизводили, нас всех побили, поизранили. Нам в том, князь, от тебя жалованья нет, тебе на почестный пир приносу нет. Дети-жёны наши пойдут по миру босыми, голодными.

Князь Владимир ногами на них топает, челобитья их не слушает:

– Всё вы врёте мне, завираете! Не по рекам-озёрам вы гребли, а по дощатым столам в питейных домах. Подрались вы там с кабацкой теребенью.

Прогнал он рыболовов и говорит гостям:

– Нет нам рыбы – не беда. Сейчас явятся мои сокольники: вдоволь попробуем перелётных уток, гусей да лебедей.

Тут явились на княжий двор сокольники с кречетниками, числом в триста человек: все избиты, изранены, головы их пробиты булавами, завязаны кушаками. Бьют они челом князю, творят жалобу:

– Князь наш Красно Солнышко! Плохо нам без Вольги! Ездили мы по полю на твоём княжьем займище, на камышовых островах, да ничего там не добыли. Не успели мы снять с рукавов ясных соколов, белых кречетов, как понаехало на нас молодцев пятьсот человек: всех они наших ясных соколов повыхватывали, всех белых кречетов поотымали, а нас избили, изранили. И назвались они Чуриловою дружиной.

Здесь князь Владимир задумался. Спрашивает он князей-бояр, славных богатырей:

– Кто этот Чурила такой? Я раньше о нём слыхом не слыхивал.

Поднялся из-за белодубового стола старый Бермята Васильевич, говорил боярин князю таковы слова:

– Давно я знаю того Чурилу, сына Пленка Сороженина. Живёт Чурила Пленкович не в Киеве, а пониже Малого Киевца. Двор его в семи верстах, около двора – железный тын, на всякой тыненке по маковке, а есть и по жемчужинке. Посреди двора палаты стоят, гридни в них белодубовые, стены тех гридней покрыты седыми бобрами, потолок – чёрными соболями, матица там волжаная, пол из серебра, все крюки да пробои по булату золочёные. Первые у него ворота золотые, вторые – хрустальные, третьи – оловянные.

Удивился Владимир и тотчас захотел увидеть Чурилу. Повелел он всем собираться-снаряжаться. Взял князь с собой княгиню Апраксию Дмитриевну, старого Бермяту Васильевича, Добрыню Никитинца, Алёшу Поповича и прочих бояр и верных дружинников. Собралось без малого пятьсот человек. Направились они на седьмую версту пониже Малого Киевца.

Возле двора, о котором Бермята рассказывал, встречает их отец Чурилы – старый Пленк Сороженин. Для князя и княгини отворяет он золотые ворота. Князьям и боярам отворяет хрустальные. Дружинникам достались ворота оловянные. Понаехало гостей полон двор, только старый Пленк не теряется. Приступил он к князю Владимиру с княгиней Апраксией Дмитриевной, повёл их в светлые гридни, сажал за убранные столы в почётное место. Принимал, сажал бояр и могучих богатырей. Повара его были догадливы: нанесли они сахарных яств, медового питьеца, заморских вин. Принялся старый Пленк Сороженин веселить князя с княгиней. Весёлая беседа – на радости день. Владимир с Апраксией веселы сидят. Но вот посмотрел князь в косящатое окошечко и увидел в поле толпу людей: жеребцы под теми молодцами латинские, кафтаны на них дымчатые, поверх тех кафтанов золотые плащи, а на ушке у каждого – кунья шапка.