Испугался князь такому множеству:

– По грехам моим надо мной, киевским князем, учинилось! Едет ко мне мурза из орды или какой грозен посол.

Старый Пленк Сороженин только усмехается. Продолжает он Владимира с княгиней Апраксией потчевать:

– Не тревожься ты, государь-князь Владимир Красно Солнышко. Изволь далее со всеми своими боярами да богатырями есть, пить и веселиться со своею княгинею. То едет к нам не ордынский мурза и не грозен посол. То дружина сынка моего возвращается, молодого Чурилы Пленковича!

И впрямь – едет с дружиной молодец, жёлтые кудри его по плечам рассыпаются, борода у него ухожена, усы его заверчены. Перед ним несут ткан ковёр, чтобы солнце молодца не опаливало, не запекло его белое личико. Позади на него опахалом машут, ветерок ему нагоняют. Как приехал Чурила к своему двору, перво-наперво его скороход прибежал. Заглянул скороход на широкий двор – занят тот двор конями да телегами, негде встать там Чуриловой дружине. Пришлось Чуриле ехать на окольный двор, там дружина его и спешилась. А сам Чурила человек догадливый: берёт он золотые ключи, входит в свои подвалы, достаёт свою золотую казну, а к ней сорок сороков чёрных соболей и сорок лисиц. Берёт Чурила также камку белохрущатую, цена той камке сто тысяч. Поднес он дары князю Владимиру, клал перед ним на убранный стол. Тем дарам князь с княгиней несказанно обрадовались.

Говорил князь Чуриле такое слово:

– Здрав будь, славный сын Пленка Сороженина! С этой поры не подобает тебе в деревне жить, подобает тебе в Киеве мне, князю киевскому, служить. И не простым слугой, а почётным стольником!

Приказал он тотчас седлать коней, и поехали они с Чурилой в стольный град Киев, а как оказались на княжеском дворе, то соскочили с жеребцов, пошли в светлые княжьи гридни, садились за убранные столы.

Говорит князь Чуриле:

– Вот тебе первая служба. Задумал я позвать к себе на пир всех киевских бояр; а с каждого званого взять по десяти рублей. Обойди, Чурила, все боярские дворы в Киеве, позови мне бояр на пир, собери-ка мне с каждого двора по десять рублей.

Послушал князя Чурила Пленкович: собирается он на дворы идти, да всё перед зеркалами вертится. Пригладил свои шелковые кудри, завертел молодецкие усы. Надевает Чурила дымчатый кафтан, поверх того кафтана золотой плащ. На ушке у него соболья шапка. Пришёл красавец Чурила во двор старого Бермяты Васильевича – брать с Бермяты десять рублей. Встречает Чурилу на крыльце молодая жена боярина, прекрасная Катерина: коса её под шелковый плат убрана, зубы её блестят белым жемчугом. Выносит Катерина молодцу поднос с чаркой. Чурила ту чарку одной рукой берёт, выпивает единым духом. А Катерина-то прекрасная лебедь белую поднести торопится, да вот только как попыталась ту лебедь порезать, засмотревшись на Чурилу, белую рученьку себе поранила. Завернула Катерина руку рукавцом, опустила и говорит служанкам:

– Девушки мои, чернавушки, либо мне резать лебедь белую, либо смотреть на молодого Чурилу Пленковича.

Владимир-князь ждёт в нетерпении – что-то долго гонец задерживается. Лишь к вечеру заявился Чурила Пленкович. Положил Чурила деньги на стол – и стол пошёл: стали тут гости есть, пить, прохлажаться, славить нового стольника. Всю ночь они напивались, объедались, а поутру рано-ранёшенько зазвонили к заутрене. Пошли князья-бояре в Божью церковь к заутрене. В тот день выпала пороша, разглядели бояре на снегу свежий след – то ли это заяц скакал, то ли горностай себе дорогу прокладывал. Старый Бермята вместе со всеми гадает-думает – а иные в усы усмехаются, за его спиной меж собою шепчутся:

– Знать, здесь не зайка скакал, не горностай пробегал! Не шёл ли это Чурила Пленкович к старому Бермяте Васильевичу, к его молодой жене, Катерине прекрасной?

новь у князя Владимира веселится почестен пир – сам Бермята там за княжеского советчика, а Чурила Пленкович за стольника. В первый день на том пиру бояре да могучие богатыри досыта наедались, на второй день допьяна напивались, а на третий день сидят, хвастают: глупый хвастает молодой женой, разумный – родной матушкой, а мудрый – родным батюшкой. Молчит лишь один Сухматий Сухматьевич: себя молодец за ус подёргивает, на хвастливые речи хмурится.

Князь говорит ему таковы слова:

– Что же ты, Сухматьюшка, один не пьёшь, не хвалишься, что же ты не хвастаешь?

Отвечает Сухматий:

– Нечем хвастать мне, стольно-киевский князь. Разве только тем похвалюсь, что привезу тебе из чиста поля лебёдушку, и не раненую, не окровавленную, а живую-здоровую да на своих руках.

Говорит на то стольно-киевский князь:

– Коли из твоих сахарных уст слово вылетело, так сдержи его: привези мне с княгиней Апраксией завтра поутру лебёдушку, и чтобы была она не ранена, не окровавлена, а жива-здорова да на твоих руках.

Выходит добрый молодец Сухматий Сухматьевич из-за белодубовых столов, из-за шелковых скатертей, низко князю с княгиней кланяется. Седлает он скорёшенько своего коня, берёт половецкую саблю, выезжает в чисто поле, а из чиста поля – на Пучай-реку. Искал Сухматий по всем её тёмным заводям, по всем болотным камышам: не найти ему там лебёдушки. Сухматий говорит себе: «Не вернусь обратно в Киев-град, а наведаюсь к самой Непре-реке: вода в той реке светлая, быстрая, любят на ней качаться белые лебеди».