— Ага, — Оррик кивнул. — Видать привык, что его мертвецы ему в рот смотрят. Считает себя благодетелем человечества, а вас, акшанцев, настоящими злодеями. Хотя, как я вижу, местных у тебя в отряде две трети.

— Или полукровок.

Альего подумал немного, пожал плечами и добавил:

— Не знаю, каких ужасов Каллакан тебе нарассказывал, но, скорее всего, все они — правда. Смысл ему сочинять, мои соплеменники и сородичи тут и вправду наворотили дел, каких не скроешь. Я, правда, тоже мог бы порассказать о том, какие порядки тут были до нас, да ты и на себе кое-что из них почувствовал. Или о том, сколько ремесленников в далёких странах перемёрло с голоду от того, что поток серебра из Тоиспо был перенаправлен с севера на запад. Но сколько бочек наберётся в морях крови пусть потом хронисты высчитывают. И откуда на самом деле вылезла эта бледная некромантическая поганка, пусть тоже они выясняют, хотя как по мне, ответ несложен. Я воюю с ним ради своих людей, своих богов и своей мести, а не ради серебра, от которого мне всё равно много не перепадёт. А ты, думаю, своими глазами достаточно увидел, чтобы понять, кто здесь хуже.

— Это да, — согласился Оррик. — И признаюсь, мне вправду надо ехать дальше на восток. Но не раньше, чем я доделаю одно дело здесь.

*********

Возвращение Оррика в Тоиспо запомнилось свидетелям надолго. На первых порах — не столько из-за Оррика, сколько из-за человека, привязанного к седлу лошади, которую он вёл в поводу. Не всякий день, всё же, удаётся увидеть Альего, грозного предводителя акшанцев, в плену, да ещё и захваченного всего лишь одним человеком.

— Подождите здесь, — сказал Оррику начальник стражи в воротах форта. — Я сейчас же доложу повелителю.

— Твой повелитель, — устало сказал Оррик, — приказал мне притащить главного мятежника к его ногам. И клянусь всеми безднами, именно это я сейчас и сделаю, даже если мне придётся по дороге свернуть тебе шею, щенок. Думаешь, Каллакан не простит такого человеку, избавившему его от гвоздя в пятке? Шевелись, помоги отвязать его.

Начальник стражи заколебался. Может он сделал бы, как ему сказано, а может упёрся бы и поднял бы на ноги весь форт, но тут у ворот показался уже знакомый Оррику капитан в воронёных доспехах, тот самый, что не столь уж давно привёл его пред очи Каллакана:

— Делай как он говорит. Я пойду вперёд и доложу.

Стражник бросил на капитана злобный взгляд, похоже недовольный тем, что возможность отличиться в глазах повелителя, принеся хорошие новости, испарилась окончательно, но возражать не посмел.

Палату Каллакана снаружи охраняли мертвецы в красных плащах. Страхов и амбиций у них не было. Но, естественно, не было и однозначного приказа никого не пропускать — в конце концов, некромант не мог управлять страной, отгородившись от собственных слуг. А разбираться в тонкостях неоднозначных приказов их скованным умам было сложно. Поэтому когда капитан, ожидавший Оррика и Альего в начале коридора, ведущего к палате, скомандовал им пропустить посланника хозяина со срочным посланием и важным пленником, так они и сделали.

Каллакан читал тяжеленный фолиант, лежащий перед ним на столе, в тот момент, когда капитан громогласно объявил, кто идёт, а Оррик втолкнул Альего внутрь.

— Приветствую повелителя Тоиспо, — мрачно заявил Оррик и вновь толкнул Альего вперёд. — Признаёшь ли ты свой приказ исполненным, или мне его ещё на колени поставить перед тобой?

Каллакан отреагировал ещё лучше, чем Оррик надеялся, когда прикидывал свой план. Он поспешно встал из-за стола и зашагал вперёд, чтобы взглянуть поближе на своего пленённого врага.

— Отлично, отлично… — он неожиданно осёкся, видно заметив наконец нечто подозрительное, хотя бы то, что Альего, несмотря на синяки и чью-то запёкшуюся кровь в волосах, не казался всерьёз раненым. Но расстояние уже было достаточно мало для броска.

Оррик придерживался мнения, что в схватках дваждырождённых лучшая защита — нападение, а лучшее нападение — когда противник вообще не успевает понять, что на него напали. Он даже успел достать кинжал, прикрываясь от глаз Каллакана туловищем Альего и его удар, нацеленный в горло некроманта, был столь стремителен, что ни один простой смертный его бы даже не заметил.

Но Каллакан был дваждырождённым. Он и заметил, и попытался перехватить руку Оррика. Тонкое лезвие кинжала пробило ему ладонь — но не достигло шеи.

— Убейте их! — успел крикнуть он, обращаясь к мертвецам в палате, в тот самый момент, когда Альего вскочил, сбросив с рук тщательно подрезанные путы, и выдернул из ножен за спиной Оррика собственный палаш, а Оррик ухватил правое запястье некроманта.

Каллакан практиковал чародейство, искусство разума, которое усиливало физическое тело в наименьшей степени, среди всех распространённых искусств Второго Дыхания. Даже простые заклинания в массе требовали хотя бы одной свободной руки для магического жеста. А некромантия в особенности полагалась на поднимаемых чародеем слуг. Подпустив врага слишком близко, Каллакан разом лишился девяти десятых своей силы. Но всё же он был на ступени Зрелости!

Пальцы проткнутой руки сомкнулись на гарде кинжала и кулаке Оррика с такой силой, что затрещали кости. Правой рукой, вместо того, чтобы попытаться вырваться, Каллакан потянулся к горлу противника — и чуть не сумел отшвырнуть Оррика от себя, когда тот рефлексивно подался назад. При этом он ухитрился извернуться так, что Оррик оказался между ним, и Альего замахнувшимся было палашом. Его губы ритмично зашевелились — видно и на такой крайний случай у него имелось заклинание. Оррик ударил некроманта коленом в пах — ощущение было как от удара по дубовой доске, но челюсти Каллакана клацнули от встряски, и заклинание рассеялось струйками дыма из носа и рта. Альего всё же успел разок рубануть некроманта в бок, прежде чем со всех сторон набежали мертвецы, но тот, похоже, совсем не чувствовал ран. Один из телохранителей в красных плащах замахнулся на Оррика топором — но на этот раз уже Оррик успел дёрнуть потерявшего равновесие некроманта, используя его как живой щит. Мертвец замер на середине удара, будучи неспособен навредить хозяину — в этот момент палаш Альего, вспыхнул ало-золотым пламенем и снёс ему голову, с той же лёгкостью, с какой обычный клинок перерубает гнилую ветку.