Но всё же — тут надо было отдать её «учителю» должное — Петренко был на редкость терпелив, ни разу не сорвался, не повысил голос. Будь на его месте Кир, тот бы уже раз пятнадцать взорвался, накричал, а потом… Ника мотнула головой, отгоняя это «потом», потому что не было у неё никакого «потом», с её Киром не было.

— Хорошо, я поняла про курок, — сердито остановила она Петренко, который продолжать нудеть чего-то про самовзвод. — Давай дальше.

Дальше, насколько Ника поняла, нужно было принять правильное положение. Подстёгиваемая нетерпением, Ника с удовольствием бы этот этап пропустила — в кино стреляли, ничем таким особо не заморачиваясь, выхватывали из-за пояса пистолеты и палили в разные стороны, — но Петренко был неумолим.

— Надо, Ника Павловна, правильно встать. Вот так. Голову держите прямо, ноги на ширине плеч. Можно одну ногу поставить вперёд, для устойчивости.

— Да зачем? Я и так на ногах нормально стою, — Ника рассерженно тряхнула кудрями. Волосы она забыла перетянуть резинкой, и теперь они падали на плечи, на лоб, мешали, а она вместо того, чтобы убрать их, только отбрасывала назад нервным, раздражённым движением.

— Потому что отдача, Ника Павловна. У любого оружия она есть. Поэтому встаньте так. Ну не хотите ногу вперёд, просто чтоб они на ширине плеч были тогда. Такую стойку называют равнобёдренный треугольник.

— Какой треугольник? — Ника оторопело вылупилась на Петренко.

— Равнобёдренный, — смутившись, повторил тот.

— Петренко, тебя что твой Бублик стрелять учил? Равнобёдренный…

По тому, как Петренко залился краской, так, что даже шея покраснела, Ника поняла, что угадала — точно Бублик. Только у него соколики стреляли в позе «равнобёдренного треугольника». Теперь и она, Ника, будет. Если придётся…

— Ладно, дальше, — сжалилась Ника над сконфузившимся парнем. — Теперь чего?

— Теперь это… берите пистолет. Обоими руками.

— Обеими, — машинально поправила Ника.

— Ну да… обеими… лучше обеими, там потому что отдача…

В чём-то Петренко Нике было даже жаль. Шестое чувство сигналило, что парень не просто так вызвался в телохранители и сейчас терпел все её фырканья и насмешки. Тут была личная симпатия, а, может быть, и больше чем просто симпатия. По большому счёту он ещё тогда, когда Ника сидела запертой у себя в квартире, выказывал ей знаки внимания — таскался каждые полчаса с вопросами, не нужно ли ей чего, терялся и краснел как рак, когда ему приходилось сопровождать её до туалета или до ванной комнаты, пытался наладить разговор, оставшись с ней наедине. Один раз даже решился спросить, что она читает, увидев книгу в её руках, а она, не задумываясь, выпалила ему в лицо: «Как убить придурка, который задает идиотские вопросы. Тысяча и один способ». Больше он к ней с расспросами не лез.

— Указательный палец ложьте сюда. На спусковой крючок…

От слова «ложьте» Ника непроизвольно поморщилась, но поправлять уже не стала. Толку-то. Всё равно после Бублика она бессильна.

— …а большой поднимите выше, он не должен мешать. А вторую руку вот так. Чтоб она у вас другую как бы поддерживала…

Парень встал сзади, нерешительно прикоснулся к её локтям, помогая поднять пистолет на нужную высоту. Ника почувствовала, как подрагивают его пальцы. Память отозвалась воспоминаниями о других руках, крепких, сильных, вернула ей боль, которая миллионами острых иголок впилась в тело, разрывая его на части.

— …я просто покажу, как держать правильно… — подрагивающий шёпот Петренко раздавался над самым ухом. — Вы не думайте чего, Ника Павловна, я это… Вы цельтесь. Совместите сначала целик и мушку, а потом… мишень… и глаз левый закройте, вот так…

Ника сжала зубы, навела пистолет на мишень — пластиковый лист, пришпиленный к двери. На глаза навернулись слёзы. Мишень размазалась, поплыла, превращаясь в мутное, неровно качающееся пятно, трансформировалась в острое, ястребиное лицо Караева, и Ника медленно нажала на курок…

***

— У вас уже совсем хорошо получается, Ника Павловна. Товарищ майор уже бы точно разрешил от теретической части переходить к боевой…

— От какой части, Петренко? — Ника даже остановилась. Они поднимались по лестнице в больницу, общежитие медиков располагалось этажом ниже. До начала смены оставалось всего ничего, увлекшись обучением стрельбе, они чуть не позабыли про время.

— От теретической, — Петренко тоже остановился, вытянулся перед ней. Он был невысок, чуть выше самой Ники, и их лица находились почти вровень, так, что Ника могла видеть светлые короткие ресницы, вздёрнутый веснушчатый нос и бледные, легко краснеющие щёки. Они и сейчас вспыхнули, и рыжеватые веснушки почти исчезли, затопленные смущённым румянцем. — Это когда стойка и захват отработаны и можно стрелять уже учиться.

— Правильно, Петренко, говорить «теоретической», от слова «теория».

Ника развернулась и снова быстро зашагала вперёд. Петренко не отставал.

— Так я так и говорю, Ника Павловна. Вот вам бы теперь боевыми патронами пострелять, вы бы, Ника Павловна, тогда…

Дифирамбы Петренко в честь её успехов Нику изрядно утомили. У поста охраны, пока проверяли их пропуска, парень немного притих, но уже в общем больничном коридоре его восторги вспыхнули с новой силой.

— …эх, вам бы ещё потренироваться немного, боевыми пострелять у нас на полигоне и это… Талант у вас, Ника Павловна…