— Пердимонокля, — важно сообщил Петренко.

Стёпа закашлялся. Он весь разговор с удивлением смотрел на Петренко. Это Ника уже стала немного привыкать к своему телохранителю, а Стёпа явно оказался не готов к такому колориту.

— Да уж, откуда вы только словечки такие выискиваете, — пробормотала Ника.

— Майор Бублик говорит, что пароли должны быть такие редкие, чтоб никто случайно не брякнул. Ну и чтоб никто не догадался, что это значит, — с готовностью пояснил Петренко.

— М-да, с точки зрения редкости, действительно фиг кто догадается. Тут твоему майору равных нет. В общем, значит так, — Ника хлопнула ладонями себя по коленям. — Пароль мы знаем, если что, рванём в тайное место, найдём…

— Нельзя вам туда, — снова упёрся Петренко.

— Да почему нельзя-то? Толком объяснить можешь?

— Это место такое… оно нехорошее. Не для приличных девушек совсем, — нехотя ответил Петренко и покраснел как рак. — Мне майор Бублик сказал, что полковник Долинин только по крайней нужде это место выбрал, потому что там это… — Петренко поморщился, явно припоминая очередной лингвистический шедевр своего любимого майора. — Садома и Камора. Вот.

— Содом и Гоморра, — машинально поправил Стёпа. Он слушал речи Петренко даже с некоторым восхищением. Ника подумала, что интеллигентный и правильный Васнецов, который крепких слов всегда избегал, морщился, когда их употребляли другие, и всегда следил за чистотой языка, сейчас должен находиться в шоке от оборотов Петренко, явно почерпнутых им из лексикона своего командира.

— Ага, я и говорю — Садома и Камора. В общем, вертеп и разврат там. Вам никак туда нельзя, не место там таким девушкам, как вы.

— Да куда нельзя? Где это место? Ну, Петренко! — перебила его Ника, вложив в свой голос максимум жёсткости.

Она уже поняла, что её телохранитель реагирует на командные интонации, видимо, срабатывают вбитые в армии рефлексы. Получилось и на этот раз, и Петренко, который только что упирался, тут же сдал местонахождение тайной базы.

— Так притон на восемьдесят первом.

— Какой притон? Вы о чём?

В проёме двери, ведущей в ванную, стояла Гуля и с ужасом взирала на Петренко и на Нику. Чёрт, они совсем забыли про неё, интересно, сколько она вот так стояла и что именно успела услышать. Первым из ступора вышел Васнецов.

— Гуля, я сейчас тебе всё объясню. Ты собралась? Пойдём, позвоним тогда, я по дороге расскажу…

Ника отвернулась, стараясь не смотреть на них. Только заметила краем глаза брошенный в её сторону неприязненный взгляд Гули.

Стёпка отсутствовал не меньше получаса, и с каждой минутой сердце Ники всё больше и больше сжималось от страха. Петренко крутил свою осточертевшую шарманку про разврат и прочие непотребства, но Ника его почти не слушала. Сначала она ходила по комнате, пытаясь сосредоточиться и справиться с подступавшей к горлу паникой, потом присела на краешек кровати. Мысли прыгали в разные стороны. Опасения, что сюда вот-вот придут, сменялись недавно увиденной картиной и комком к горлу подступала досада и что-то похожее на детскую обиду. Ника краснела, гнала от себя эти неприятные чувства, переводила взгляд на стоявший на прикроватной тумбочке будильник, и тревога, которую она всеми силами старалась запихнуть куда-нибудь подальше, снова прорывалась наружу, мёртвой хваткой вцепляясь в сознание.

Стёпка появился один, без Гули.

По его расстроенному виду всё было и так понятно — можно было даже ни о чём не спрашивать. Как они и боялись, Олега Станиславовича на месте не оказалось, он был на каком-то совещании у Верховного, которое только-только началось. Передавать что-либо через секретаршу Стёпа не решился.

— Ну в общем-то и правильно, мало ли что.

Ника сказала это скорее для себя, чем для Стёпки. Она вдруг с удивлением поняла, что страх и паника, которые взяли её в кольцо и не выпускали последние полчаса, исчезли, и на их место пришла решимость, понимание того, что надо делать.

— Петренко, — скомандовала она. — Вставай. Пошли на эту твою тайную базу.

— Ника, — Стёпка машинально протянул ей руку, но наткнулся на Никин взгляд и не решился дотронуться до неё. — Я тоже с вами.

— Нет, Стёпа, ты не с нами. Я думаю, тебе лучше подняться наверх и найти всё-таки своего отца. Сказать ему. Мало ли что…

Она не договорила, но всем и так было понятно, что она имела в виду. Стёпка сглотнул и коротко кивнул. На его щеках снова вспыхнул румянец…

***

— Ого, какая краля, рыженькая, у-у-у…

Грязные пальцы потянулись к лицу, коснулись волос. Ника инстинктивно отпрянула.

— Недотрогу из себя строишь? Люблю такое… — мужик качнулся и почти повалился на Нику, но чудом удержался. Мутные глаза на миг прояснились, он дохнул на Нику перегаром и хрипло выдавил. — Сколько? Только на всю ночь, учти, цыпочка.

Перед Никой на стол смачно шлёпнулись засаленные купюры.

Ей стало страшно. Вспомнились другие руки, похожие на эти, с короткими неровно обстриженными ногтями, жадное прикосновение к груди, треск разрываемой ткани — она вновь услышала его, явственный, отчётливый, прорывающийся сквозь гулкие басы громкой музыки. Ника зажмурилась.

Куда запропастился этот придурок Петренко? Где его только черти носят? И Стёпа…

Никогда ещё Ника так не жалела о том, что Стёпки сейчас нет рядом…

Притон, замаскированный под спортзал, встретил их с Петренко громкой, сбивающей с ног музыкой, слегка спёртым воздухом и громким смехом. Людей было не очень много, но полутёмный зал, освещённый только разноцветными фонариками, от мигания которых слезились глаза, быстро заполнялся народом. Какая-то парочка, ввалившаяся следом за ними, чуть не сбила их с ног. Парень был уже в изрядном подпитии и, наткнувшись на Нику, вцепился в неё обеими руками, громко засмеялся. Лицо, оказавшееся близко-близко, было красивым и весёлым. Чем-то он неуловимо напоминал Кира, и сердце Ники ухнуло куда-то вниз.