Кисти рук были синие, отечные, сильно вспухшие, потому что особенно сильно были избиты и носили следы ударов нагайки. Левая кисть особенно сильно вспухла и имеет большие кровоподтеки; над мизинцем левой руки содрана кожа с обнажением мяса величиною с серебряный пятак. На левом предплечье несколько сильных кровоподтеков и красных полос от нагаек. Эти красные полосы имеют особенный характер: в середине проходит белая глубокая полоса с очерченным контуром, а по краям две красные, расплывающиеся широко в сторону.

Кисть правой руки была вся отечная и сильно вспухшая: правое плечо тоже отечное, в полосах красных и синих.

На ладонной стороне левой кисти были кровоподтечные полосы между пятым и четвертым пальцами.

Ступни обеих ног страшно отечные, есть кровоизлияния и красные полосы от нагаек; такие же полосы и кровоизлияния имеются на бедрах и на коленях. На ступнях ног имеется содранная кожа. Около колен на обеих ногах тоже есть содранная кожа порядочного размера. Большой палец одной ноги сильно опух и окровавлен от удара чем-то тупым.

Шея вся отечная, сильный кровоподтек распространяется из-под правого уха назад, за спину, надо думать, оттого, что на шею мучители наступали сапогами и давили.

Легкие совершенно отбиты, и в них произошло кровоизлияние, поэтому у Спиридоновой все время шла горлом кровь, так что приходилось давать сильные кровоостанавливающие лекарства, после чего кровь, немного унималась.

Переломов, вывихов, повреждений других внутренних органов, кроме перечисленного, не наблюдалось; быть может, отчасти потому, что она не давалась осматривать.

Когда ее привезли в тюрьму, — значится в протоколе, — Спиридонова не могла совершенно двигаться, была в бессознательном состоянии, постоянно бредила поездом и казачьим офицером; потом стали появляться промежутки ясного сознательного состояния, когда она очень хорошо говорила, вспоминала все подробности прошедшего, рассказывала доктору о тех мучениях, которым подверглась со стороны казачьего офицера и полицейского чина, а затем вновь впадала в бред.

Эти состояния часто чередовались друг с другом. На первом допросе следователя в Тамбове Спиридонова отвечала все очень сознательно до того момента, когда подошла к рассказу об убийстве Луженовского. Тогда она начинала бредить, и следствие было прервано. Когда моменты сознательного состояния стали все чаще проявляться и она начала понимать окружающее, тогда ею овладели галлюцинации. Страшные галлюцинации ее преследовали и нарушали ее покой; чаще всего галлюцинировала она казачьим офицером и поездом, в котором возвращалась в Тамбов…

И тут мы в своем повествовании подошли, наконец, к одному из самых «пикантных» вопросов, волновавших публику и тогда, в начале века, и сейчас, в конце этого столетия. А именно — была ли Мария Спиридонова действительно изнасилована Аврамовым по дороге из Борисоглебска в Тамбов? Прямых указаний на это нет. Туманные намеки В. Владимирова, проводившего «журналистское расследование» по свежим следам, на то, что «факт был», по сути дела, так и остаются ничем не подтвержденными догадками. Владимиров в качестве доказательства приводит вопрос, якобы заданный Спиридоновой врачу: «Какие признаки заражения сифилисом?» Кстати, сама Мария Спиридонова категорически отрицала, что кого-либо из врачей об этом спрашивала.

Мария Спиридонова утверждала — и это правда, — что всю дорогу от Борисоглебска до Тамбова она находилась в полубессознательном состоянии, а временами сознание и совсем ее покидало. Поэтому она точно не помнит, не может сказать, что именно происходило в поезде. На этом основании Владимиров и многие другие сделали вывод, что она просто не могла сознаться перед публикой, девическая гордость не позволила ей во всеуслышание объявить о своем позоре, о надругательстве, которому она подверглась.

Однако Спиридонова весьма подробно рассказывала, как именно приставал к ней Аврамов, не особенно при этом щадя свои чувства и не чураясь подробностей. Рассказывала потому, что нужно было для дела, ей важно продемонстрировать, пусть даже на своем примере, насколько прогнила система имперского правосудия. Для дела она не жалела никого, и себя в том числе.

Но даже для дела Мария Спиридонова не умела лгать. Разоблачая систему, она говорила только о том, в чем была железно уверена, что действительно было. И об изнасиловании, имей оно место в действительности, сказала бы не дрогнув.

Ну подумайте сами: могла ли девушка — в каком бы состоянии она ни находилась — не заметить, изнасиловали ее или нет? А то, что она была девушкой, видно из писем Владимира Вольского — ее жениха. Их отношения безусловно чисты и трепетны.

Кроме того, рассматривая версию об изнасиловании, нужно учитывать и состояние психики Спиридоновой. Она с детства была крайне возбудимой, нервной натурой, склонной без остатка отдаваться одной идее, при этом впадая чуть ли не в одержимость. Потом эти качества усилились, в минуты сильного душевного напряжения появлялись и галлюцинации… В трезвые минуты Мария понимала, что некоторые ужасы выдуманы ею самой, они лишь плод ее больного воображения. А бывало и так, что Спиридонова не могла отличить галлюцинацию от яви…