“Да, я был там”, - сказал Соклей.

“Что ты о нем думаешь?”

“Он грозен, в этом нет сомнений”, - ответил Соклей. “К тому же обаятелен - я встречался с ним”.

“Это ты?” Глаза другого мужчины расширились, затем сузились. “Подожди. Разве ты не сын торговца Филодемоса?”

Ну что ж, подумал Соклей. Теперь он не поверит, что я учился в Афинах. Но он ответил правду: “Филодем - мой дядя. Я сын Лисистрата, его младшего брата”.

“Это верно. Это Менедем’ сын Филодема”. В голосе Буланакса слышалась определенная резкость. Думал ли он все еще о Менедеме как о сопернике, потому что они оба были популярны в юности? Возможно, так и было, потому что эта нотка осталась, когда он спросил: “А как поживает твой кузен в эти дни?”

“Очень хорошо, спасибо”, - сказал Соклей, делая вид, что не слышит этого. “Он только что вернулся со шкиперства на "Дикаиозине " в патруле против пиратов. Они сожгли два пиратских корабля, когда были там. Адмирал Эвдемос пригласил его выпить после того, как он вернул "трихемиолию” на Родос." Они с Менедемом часто раздражали друг друга, когда были вместе, но они представляли единый фронт против всего мира.

“Два пиратских корабля?” Глаза Буланакса снова расширились. “Euge! Отличная работа. Много прощаний с ними. ” Ни один родосец не сказал бы ни слова против того, кто причинил вред пиратам, даже если бы он не заботился об этом человеке.

“Менедем был тем, кто в первую очередь предложил построить трихемиолиай”, - добавил Соклей, слегка крутя нож. “Они такие быстрые, что доставляют пиратам немало хлопот в этих водах”.

“Хорошо”. Буланакс поколебался, затем продолжил: “Надеюсь, ты извинишь меня, о лучший, но я ... только что вспомнил, что опаздываю на встречу. Добрый день. Прощай”. Он поспешил прочь.

Соклей подозревал, что назначение было мифическим, что Буланакс слышал столько хороших новостей о Менедеме, сколько мог вынести. Продажа трюфелей, вина или малиновой краски в Афинах не произвела бы на него впечатления; это была коммерция, и коммерция была вульгарной. Но думать о новом типе боевых галер и сжигать пиратские корабли - это совсем другая история. Они помогли полису, к чему стремился каждый гражданин Родоса. Буланакс не мог из-за них смотреть на Менедема свысока, как бы ему этого ни хотелось.

Напрасно оглядевшись в поисках другого партнера по борьбе - мужчины, которых он видел, были слишком малы, чтобы составить честный поединок, - Соклей вернулся к тиру для метания копья и провел еще несколько бросков. Затем он натерся свежим оливковым маслом и соскреб его со своей песочного цвета потной кожи изогнутой бронзовой щетинкой. Он надел хитон и покинул гимнасий.

Агора находилась неподалеку. Она была меньше и менее легендарна, чем Афины, но для Соклея это был дом. Он приезжал сюда со своим отцом или с педагогом с тех пор, как был маленьким мальчиком. Здесь собирались родосцы, чтобы поделиться новостями дня. И здесь собрались родосцы и всевозможные иностранцы, чтобы покупать, продавать и торговать.

Даже так поздно в сезон парусного спорта Соклей слышал, как эллины говорили на нескольких разных диалектах: дорийцы с Родоса; ионийцы с их прерывистым дыханием; афиняне, которые называли язык глотта вместо глосса и море талатта вместо талассы; старомодные киприоты; жужжащие, шепелявящие звуки тех, кто использовал айольский; и македонцы, чей родной язык совсем не был греческим.

Финикийцы приправили греческий своим собственным резким, гортанным акцентом. Чванливые кельтские наемники превратили его в музыкальный. Ликийцы говорили с чиханием. Карийцы и лидийцы сделали все возможное, чтобы обыграть эллинов в их собственной игре. И - Соклей с интересом посмотрел на парня - там был итальянец в тоге: самнит или, возможно, даже римлянин с дальнего конца полуострова. Соклей не испытывал ни малейшего интереса к римлянам. Во время последнего путешествия Афродиты на запад, тремя годами ранее, римская трирема едва не потопила ее.

Он прогуливался по рыночной площади, в основном слушая или наблюдая, время от времени останавливаясь, чтобы осмотреть товары, посплетничать или потратить оболос на горсть нута, обжаренного в оливковом масле. Имя Деметрия, сына Антигона, было на устах у многих мужчин. Своей молодостью и энергией - и своим впечатляющим налетом на Афины - он, казалось, затмил своего отца в умах многих людей. “Что Деметрий будет делать дальше?” - этот вопрос Соклей слышал снова и снова.

На самом деле он слышал это так часто, что в конце концов потерял терпение и сказал: “Деметрий сделает все, что скажет ему Антигон, вот что. Он правая рука Антигона, да, а его брат Филипп - левая, но Антигон - это мозг и сердце”.

“И откуда ты так много знаешь об этом, о дивный?” - усмехнулся последний Что Деметрий будет делать дальше?- сейер, мужчина, который стоял за столом, заставленным раскрашенными терракотовыми статуэтками.

“Потому что я вернулся из Афин меньше месяца назад”, - ответил Соклей. “Потому что я слышал речь Деметриоса на Ассамблее и слышал, как он всегда отдавал должное своему отцу за все, что тот делал. Потому что я ужинал с ним, когда мы с моим двоюродным братом продавали ему трюфели и вино. И потому, что Антигон был важным маршалом уже более тридцати лет - со времен Филиппа Македонского, - и он не собирается исчезать, как пух на одуванчике.”